Джон Квирк - Победители без лавров

— Я не хочу ничего слушать об этом.

— А вы все же послушайте, папа, — вмешался Уолтер. — Ему дадут бесплатное образование и будут еще немного приплачивать за то, что он играет в футбол. Все говорят, что Пит может стать лучшим футболистом в стране.

Казимир сказал громко, махнув рукой:

— Хватит футбола. Хватит институтов. Я все про это знаю. Поиграл два года в школе второй ступени — и хватит. И учения с тебя хватит. Кто в нашей семье еще учился в школе второй ступени?

Стелла сказала мягко:

— Папа, остальных мы не могли послать учиться. А Питера послали, и он хорошо учится…

— Вы бы посмотрели, как он играет, папа, — сказал Уолтер. — В Суит-Уотере все ходят на матчи. А Пит играет лучше всех, папа. Его команда еще ни разу не проигрывала, возьмите это в соображение. В будущем году обязательно сходйгге посмотреть.

— Питер учится очень прилежно, папа, — сказала Стелла. — Вот какой у нас хороший, сильный сын. Один из наших детей может выйти в люди. Зачем лишать его этой возможности?

— Это еще что? — взревел Казимир.

— Если вы окончательно решили бросить работу, папа, — сказал Уолтер, — мы, остальные, будем давать вам деньги. А может, вы еще передумаете и поработаете немного, пока мы не станем как следует на ноги. Но Пит может поступить в институт. Мистер Карстайрс для того и открыл здесь школу второй ступени, чтобы кто-то мог выбраться из Суит-Уотера. И у Пита для этого шансов больше, чем у всех. — Уолтер чувствовал, что его уговоры не действуют на отца. Смяв сигарету, он тихо добавил — Папа, в нашей семье только один человек окончил среднюю школу. Не следует вымещать на Пите, что сами вы не учились.

Удар попал в цель. Казимир взорвался.

— А какой толк от того, что мама начиталась книг? Работает, как и все остальные! — Потом он попытался говорить спокойнее: — Питер, ты проучился два года в средней школе — больше, чем твои братья. И это хорошо. Может, мистер Карстайрс даст тебе работу в конторе или в лавке. А теперь тебе пришло время быть взрослым. Футбол, школа — это все для ребятишек. Пора и тебе стать мужчиной, как твой отец и твои братья. — Не удержавшись, он опять почти выкрикнул: — А образование — так это все для женщин.

Пит Данковский стиснул кулаки. Пересилив страх, он шагнул вперед и решительно сказал:

— А я все равно поступлю в Карнеги!

Казимир размахнулся и дал сыну звонкую пощечину. Наступила мертвая тишина. На щеке Питера остались белые следы пальцев, потом они побагровели. Пит в ярости занес кулак, но одну роковую секунду поколебался. Рука отца снова хлестнула его по лицу, на этот раз сильнее, оглушив его физически и сломив только-только нарождавшуюся решимость. Ярость угасла. Им овладела тоска. Руки бессильно опустились. Уолтер шагнул было вперед, но Стелла схватила его за локоть, и он остановился.

— Утром пойдешь на шахту, — сказал Казимир.

Питер молчал.

— Ты утром пойдешь на шахту. Понял?

— Да, папа.

Казимир обвел свирепым взглядом насупленные лица сыновей.

— Кто еще хочет перечить отцу?

— Не вздумайте меня тронуть, — сдержанно предупредил Уолтер. — Теперь уже не вы самый сильный, а я.

В новом порыве злобы Казимир занес руку для удара. Старший сын спокойно ждал. Казимир посмотрел в лицо самого сильного из своих сыновей. Он опустил руку и сказал:

— Отца надо уважать. Каждый из вас будет давать по десять долларов в месяц. Сыновья должны уважать отца.

— Уважение к отцу превыше всего, — тихо сказала Стелла.

Ненависть угасла, вернулась впитанная с молоком матери покорность родительской власти. Один за другим силачи сыновья повторяли:

— Хорошо, папа.

Вот так Казимир Данковский в пятьдесят три года переместился в кресло-качалку на парадном крыльце дома. Июньским вечером 1911 года Казимир упрямо обрек себя на безделье, которому суждено было длиться тридцать лет — до 1941 года, когда он умер в Детройте от рака желудка, а Питер Данковский, в будущем отец Дэвида Бэттла, ступил на путь, который привел его к гибели.

█

Где-то далеко в горах раздался паровозный гудок, протяжный, хриплый вой одинокого зверя; он медленно скатывался по горным склонам в лощины, где постепенно замирал, словно проваливался в преисподнюю, превращаясь в жуткую погребальную мелодию — у-у-у-у-у! И Эллен Фоли съежилась и сказала робко:

— Пит, не надо, мы не должны, Пит…

А его рука под юбкой неуклюже гладила ее ногу.

— Мы не должны! Пит, пожалуйста, не надо, Пит, пожалуйста!

Пит резко отдернул руку.