Стефан Хвин - Гувернантка

И этот шелест рублей, марок, фунтов и долларов, эта музыка бирж в Амстердаме и Лондоне, игра курсов в Берлине, Вене и Петербурге, мачты кораблей и железные дверцы сейфов! Мы шли по Новогродской под мокрым небом Центральной Европы, голуби пролетали над балконами, а я знал, что все это — для нее, все стремится в ту комнату на втором этаже дома номер 44 по Новогродской, в светлую комнату с обоями, расписанными цветами ириса, где вчера перед круглым зеркалом орехового шкафа она примеряла белое платье от Херсе, втыкала в волосы черепаховый гребень и стирала пальцем дымку дыхания с холодной гладкой поверхности, если, подкрашивая алой помадой губы, слишком близко придвигала лицо к стеклу.

Вещи кружили вокруг нее, искали подступ к ее пальцам, старались попасться ей на глаза. Сложные экономические расчеты, язвительные дипломатические ноты, кризисы на биржах Вены и Будапешта, тайные сделки, вызывающие отвращение шелестом банкнот и хитрыми маневрами партнеров, — все это начинало искриться и наполняться смыслом, когда утром, около десяти, она спускалась по лестнице, шурша купленным накануне платьем, и только кивала с улыбкой, когда мама, приостановившись в коридоре, одобрительно произносила: «Очень красивое платье, панна Эстер. Не от Херсе ли?» — «Я уже давно его заприметила», — отвечала панна Эстер, и когда она так отвечала, когда, спускаясь по лестнице, бросала эти теплые, небрежные слова, все обретало чудесный смысл: споры в немецком правительстве, тревога за будущее царской династии в Петербурге, пожары и эпидемия в окрестностях Казани, о чем только что сообщил «Курьер», крупная железнодорожная катастрофа под Нантом, в которой, возвращаясь из Лондона, погиб — как писали «Клосы» — сам французский посол, и даже убийство дочерей, совершенное на прошлой неделе Дионисием Конколем в деревне Ручай близ Скерневице. Когда она так спускалась по лестнице, приподнимая пальцами платье, когда подходила ко мне, протягивая руку, когда спрашивала: «Надеюсь, я не заставила вас ждать?» — все обретало чудесный смысл, хотя — как предсказывали петербургские пророки, о которых иногда упоминал Ян, — конец света был уже близок. Даже неизвестный француз Эйфель, про которого писали в «Revue de Deux Mondes», строил железную башню над Сеной лишь затем, чтобы однажды — это должно было произойти во вторник или в пятницу — некая женщина из далекого, лежащего на краю света города на берегу холодного моря, прогуливаясь с белым зонтиком около Лувра, смогла купить у букиниста открытку с изображением стальной конструкции, а потом, подписавшись синими чернилами «Esther Simmel», бросить ее в желтый почтовый ящик на бульваре возле Pont Neuf [15] Новый Мост ( фр. ). .

«…A вечера? — письмо от Яна пришло на Ронштрассе, 18, в пятницу; штемпель был петербургский: Ян проходил практику в Физиологическом институте на Невском проспекте у самого Керженцева. — Ты спрашиваешь про вечера на Новогродской? Помню ли я их? — Почерк у Яна был ровный, длинные цепочки красиво вились по бумаге с фирменным знаком гостиницы «Колокол». — Господь милосердный! Кто у Вас бывал? Сейчас… Конечно же Зальцманы с дочкой Виолой. Затем: Эрвин Хольцер, племянник Зальцмана. Братья Залевские. Дроздовичи с сыном? Ховзан? Советник Мелерс? Кажется, я никого не забыл?

Перед парадным пролетки, пальто, светлые пелерины с собольим воротником, накидки от Херсе, ну и шляпы, шляпы, перья на шляпах — да какие! И еще эти искусственные вишенки на полях, которыми — помнишь, как мы тогда шутили? — хотела нас очаровать панна Осташевская!

А потом: стол, накрытый белой скатертью, сливовая наливка, севастопольское вино, селедочка, грибочки, кутья из риса, блины и кисель, квас с медом и хреном, клюквенный морс, компот из ревеня, пирожки с яблоками! Ну и эти апельсины с затейливо надрезанной кожурой в фарфоровой ладье, в ивовой корзинке! Бронзовая жирандоль стояла на камине, потому что панна Эстер любила, чтобы огоньки свечей отражались в зеркале. Пианино переместилось из угла подле дверей к окну, потому что панне Эстер нравилось, как надпись “Pianoforte” отливает золотом при дневном свете.

А тот вечер? Ты прав, я пришел немножко раньше времени. Когда я вошел в салон, панна Эстер стояла у окна, держа в руке край шторы. Она обернулась: “Ах, это вы, пан Ян. Александр столько мне о вас рассказывал. Медицина — прекрасное занятие. Очень хорошо, что вы пришли, нам как раз нужна помощь. Пан Александр, попросите нашего гостя помочь чуточку подколоть шторы. Вот так, — она отступила на несколько шагов от окна — проверить, хорошо ли получилось. — Теперь лучше?” И, безо всяких церемоний взяв меня под руку, повела к нише, где стояло пианино: “А может, мы еще и его немножко подвинем? Вон туда, под ту полочку. Как вы думаете? И поправьте эти цветы. Ну-ка! Быстрее! Сейчас все придут!” Мы расставляли полукругом стулья, в камине пылал огонь. Как не запомнить такой вечер? Запах огня, ирисы, крепкий аромат роз. И это платье из светлого шелка; складки, то заслоняющие, то открывающие кончики туфель, светлая шея, серьги, открытые плечи… Глядя на нее, я чувствовал себя так, как после бокала красного “веркорси”.