Стефан Цвейг - Гувернантка

Сестры одни в своей комнате. Свет погашен. Между ними темнота, только слабо белеют постели. Почти не слышно их дыхания; можно подумать, что они уснули.

— Послушай, — раздается голос двенадцатилетней девочки, тихо, почти робко, шлет она призыв во мрак.

— Что тебе? — отвечает со своей кровати сестра; она всего годом старше.

— Ты еще не спишь? Это хорошо. Я… мне хочется что-то рассказать тебе.

Молчание. Слышен лишь шорох в постели. Сестра приподнялась, она выжидающе смотрит: можно различить, как блестят ее глаза.

— Знаешь… я хотела сказать тебе… Но раньше ты скажи: ты ничего не заметила в нашей фройлейн?

Другая медлит в раздумье.

— Да, — говорит она, — но я не знаю, что это. Она не такая строгая, как раньше. Недавно я два дня подряд не приготовила урока, и она мне ничего не сказала. И потом она какая-то… не знаю, как это сказать. Я думаю, ей совсем не до нас: она все время сидит в стороне и больше не играет с нами.

— Мне кажется, у нее какое-то горе, но она не хочет этого показать. И на рояле она совсем не играет.

Снова молчание.

Старшая сестра напоминает:

— Ты хотела что-то рассказать.

— Да, но ты никому не скажешь? Ни маме, ни твоей подруге?

— Да нет, не скажу, — сердится та. — Ну, говори!

— Так вот… Сейчас, когда мы ложились спать, я вдруг вспомнила, что забыла сказать фройлейн «спокойной ночи». Башмаки я уже сняла, но все-таки побежала к ней в комнату тихо-тихо — я хотела пошутить, застать ее врасплох. Я осторожно открываю дверь. Сперва мне показалось, что ее нет в комнате. Свет горит, а ее не видно. И вдруг — я так испугалась — слышу, кто-то плачет. Смотрю — а она, одетая, лежит на кровати и уткнулась головой в подушку. Как она плакала! Я даже вся затряслась. Но она меня не заметила. И я тихонечко притворила дверь. Я так дрожала, что не могла двинуться с места. Потом опять услышала через дверь, как она плачет, и поскорее сбежала вниз.

Обе молчат.

— Бедная фройлейн, — говорит одна из них. Трепетный звук ее голоса замирает в темноте.

— Хотела бы я знать, отчего она плакала, — начинает младшая. — Она ведь ни с кем не поссорилась, мама тоже, наконец, оставила ее в покое, не придирается, а мы-то уж наверно ей ничего не сделали. Отчего же она так плачет?

— Я, кажется, понимаю, — говорит старшая.

— Отчего, скажи мне, отчего?

Сестра медлит. Наконец она говорит: — Я думаю, что она влюблена.

— Влюблена? — Младшая чуть не выскочила из постели. — Влюблена? В кого?

— Ты ничего не заметила?

— Неужели в Отто?

— Конечно. И он в нее влюблен. Ведь он у нас уже три года живет и никогда не гулял с нами, а в последнее время каждый день гуляет. Разве он был когда-нибудь ласков со мной или с тобой, пока не было фройлейн? А теперь он весь день вертится около нас. Мы всегда встречаем его случайно, куда бы ни пошли вместе с фройлейн, — в Народный парк, в Городской сад, в Пратер. Ты разве этого не заметила?

Младшая испуганно шепчет: — Да… да, я это заметила. Только я думала, что…

Голос ей изменяет. Она больше не произносит ни слова.

— Раньше я тоже так думала. Ведь мы, девчонки, такие глупые. Но я вовремя поняла, что мы для него только предлог.

Теперь обе молчат. Разговор как будто окончен.

Обе погружены в свои мысли, или, быть может, их уже сморил сон.

Но еще раз из мрака слышится растерянный голос младшей:

— Но отчего же она плачет? Он ведь любит ее. Я всегда думала: как это хорошо — быть влюбленной.

— Не знаю, — говорит старшая сонным голосом, — я тоже думала, что это очень хорошо.

И еще раз, тихо и жалостливо, слетает с губ засыпающей девочки: — Бедная фройлейн!

В комнате воцаряется тишина.

На другое утро они об этом больше не говорят, но обе чувствуют, что их мысли вертятся вокруг одного и того же. Они обходят друг друга, прячут глаза, но взгляды их невольно встречаются, когда они украдкой посматривают на гувернантку. За столом они наблюдают за кузеном Отто, который уже давно живет у них в доме, как за чужим. Они с ним не разговаривают, но, под опущенными веками, глаза их искоса следят, не подаст ли он знака фройлейн. Они обе встревожены волнующей тайной. После обеда они не играют, как обычно, а хватаются то за одно, то за другое, и все валится у них из рук. Только вечером одна холодно спрашивает другую, точно это ее мало интересует: — Ты опять что-нибудь заметила? — Нет, — отвечает сестра, отворачиваясь. Обе как будто боятся разговора.

Так проходит несколько дней, девочки молчат, они томятся безотчетной тревогой, пытаются разгадать заманчивую тайну. Наконец, младшая во время обеда замечает, что гувернантка делает Отто знак глазами. Он отвечает кивком головы. Девочка дрожит от волнения. Под столом она тихонько касается руки старшей сестры и, когда та оборачивается, бросает ей сверкающий взгляд. Та мигом все понимает, волнение сестры передается и ей.