Зденек Плугарж - В шесть вечера в Астории

Нет, фрау Труде, будь спокойна, хромые не в моем вкусе (этот ее Иохен получил пулю в коленку на третий же день войны, под Брестом, что спасло его от пули в лоб. И теперь, через семь лет после этого благословенного события, стоит Ивонне уронить платок, как Йохен галантно бросается поднять его, причем, сгибая одну ногу, вторую, несгибающуюся, выставляет вперед, словно отплясывает вприсядку из пиетета к русской земле, где ему, в сущности, сохранили жизнь!).

Фрау Труде уже в третий раз рассеянно взглядывала на часы, над переносицей у нее образовались такие решительные морщинки, которые предвещают серьезный разговор. Ивонна наконец сжалилась над ней, надела свое самое нарядное платье; неосмотрительно было бы слишком уж бесить эту бабу. Недавно, когда Ивонна из желания ее поддразнить благосклонно принимала восхищенные взоры Йохена, хозяйка — после того, как он ушел, — завела-таки серьезный разговор: она-де будет откровенна, молодая дама должна понимать, что дешевые квартиры в разбомбленном Франкфурте все равно что выигрыш в лотерее, множество немцев до сих пор ютятся по подвалам и временным баракам; Восточный фронт был для Труде роковым, одного мужа он взял под Белой Церковью (ей трудно было выговорить это название, оно звучало в ее устах как «Бэла Тшеркеф»), другого послал ей из-под Бреста, Йохен обещал на ней жениться, и если Ивонна собирается и впредь, просто из прихоти, провоцировать его интерес к себе, то фрау Труде не останется ничего иного, кроме как с сожалением порекомендовать «junge Frau» [45] Молодая фрау (нем.). поселиться где-нибудь в другом месте…

Ивонна шла по городу, давно привыкнув к силуэтам его развалин. На углу, как всегда, с интересом подняла глаза на четвертый этаж дома без крыши и почти без фасада; но на верхнем этаже, на уцелевшем куске пола, каким-то чудом разросся пышный, ветвистый плющ; он буйно зеленел там уже третий, кажется, год, поливаемый щедрой небесной влагой.

Любопытство заело Ивонну, она вошла в развалины. Кстати, там хоть на минутку укроешься от жары, которая сегодня заполнила город, словно стоячей водой. По лестнице, заваленной мусором, между треснувших стен, Ивонна не без риска поднялась до третьего этажа, но следующего пролета, ведущего к плющу, не было: он давно рухнул. Окна в раскрытой настежь квартире выбиты вместе с рамами, высокое солнце жарит через огромную дыру в потолке.

Ивонна стала спускаться; из-под ее ног метнулась через груды кирпичей бездомная кошка.

В сумочке Ивонны лежит вчерашняя телеграмма от Ника: «Рассчитываю завтра ужинать с тобой в Парк-отеле». Наивный Ник: забыл, видать, что я не дочка Вандербильта. Откуда взяла бы я деньги на этот отель, куда здешних жителей, пожалуй, и не пускают? Когда Ник спешно уезжал, он оставил мне по рассеянности всего-навсего около сотни долларов. Хорошо еще, портье оказался так любезен, что сохранил адрес хозяйки, сдающей комнату.

Глянула на часы — до ужина еще уйма времени, и нет ей никакой надобности, сгорая от нетерпения, смиренно поджидать Ника. Он достаточно долго заставил ее ждать себя; только приехали во Франкфурт, только провели, как бы в задаток, несколько «свадебных ночей», как Ника отозвали.

Хорошо, что сегодня кончится ее странное существование: отсутствие мужчины всегда отзывается какой-то скрытой неуверенностью, а Ивонна привыкла, что неуверенными чувствуют себя с ней мужчины, а не наоборот.

Как же убить свободное время, раз уж она уступила берлогу для любовных вдовьих игр нетерпеливой Труде? Прицепиться к гроздьям тел на подножках переполненного трамвая? (Трамваи ходят чуть ли не с получасовым перерывом, недавно двум встречным вагонам пришлось остановиться на повороте, чтоб эти человеческие рои не посбивали друг друга.) Нет, к этому у нее нет ни малейшей охоты, а войти в один из полупустых автобусов защитного цвета, предназначенных только для оккупантов и их семей, Ивонна все-таки не решалась. (Теперь, после развода с лейтенантом Цигфельдом, я, кажется, уже не американская гражданка, а Ник до сих пор на мне не женился… И я не чешская «послефевральская» эмигрантка и не немка — кто же я?

Пошла пешком. Разбомбленный кафедральный собор, здание бывшего парламента в лесах — ремонтируют наспех, чтобы можно было вскорости торжественно провозгласить новое немецкое государство. Среди развалин киоски с прекрасными цветами — если и есть тут что-то в ироническом изобилии, так только две вещи: цветы и кремешки для зажигалок.