Зденек Плугарж - В шесть вечера в Астории

Впрочем, погорелец куда легче переносит свое несчастье, если вместе с его домом сгорело еще три: национальных управляющих прислали и в некоторые пражские гостиницы, и в концертный зал «Люцерна», а еще — в знаменитый салон мод… И все же Камилл поймал себя на том, что избегает даже случайных взглядов посетителей.

С подносом в руках подошла Тоничка (о господи, за такое нерасторопное обслуживание отец учинил бы ей хорошенькую взбучку. И это когда в зале чуть ли не вдвое меньше посетителей, чем прежде!), поставила перед Камиллом большую порцию виски с содовой.

— Но я заказывал маленькую…

Она оглянулась — заведующий уже вышел.

— Все в порядке. Я записала как маленькую. — Она наклонилась к нему, еще понизив голос. — Чужая беда не болит…

Это его тронуло; Тоничка всегда была на его стороне, и даже более того: когда он приводил сюда какую-нибудь подружку, Тоничка с грохотом передвигала подносы с посудой и огрызалась на других подавальщиц. Но теперь, после катастрофы в семье Герольда, она ему простила даже брак с Павлой. С признательностью за доброе отношение Камилл легонько пожал ей локоть и сказал тихо, но решительно:

— Ну нет, Тоничка. Разницу в цене подите припишите; скажите, что ошиблись. В любом случае я заплачу за большую.

В который раз посмотрел на часы. Что это с Тайцнером? Неужто забыл?

Добрая душа Тоничка — до нее, конечно, не дошло, что дело тут не в деньгах; при поддержке со стороны отца он пока недостатка в них не ощущает, и хотя отец никогда об этом не говорил, у него наверняка сохранились крупные частные фонды, не имеющие ничего общего с бухгалтерией фирмы. Но этот мелкий эпизод с виски, вместо того чтоб позабавить, напротив, выбил Камилла из равновесия, достигнутого с таким трудом… По сути, это была своеобразная форма того, что сильно смахивает на милостыню… Да еще не совсем в материальном смысле…

Социальная деградация… Не все ситуации охватил даже Карнеги своей психологической фармакопеей: Камилла вдруг резко и больно уязвило это очередное проявление послефевральской действительности — так бывает, когда пробуждаются нервы, парализованные шоком после аварии, и постепенно начинают регистрировать травмированные места…

Он ждал. За открытыми дверями мелькал белый халат заведующего. Камилл невольно поднял глаза — он почти физически ощущал шаги отца, бесцельно расхаживающего по затихшей квартире над магазином, — лев в клетке, в которой уже не откроется дверца на свободу. Отец почти не покидает дом, чтобы не проходить мимо обычно открытого заднего входа в склад, куда привозят новый товар, чтобы не видеть с улицы две большие витрины, не встретить знакомых, в чьих участливых взглядах мелькает и оттенок злорадства: ага, прихлопнули тебя, толстосум…

Камилл поднялся. По привычке направился в контору возле склада, но на пороге запнулся; вышел на улицу, к ближайшей телефонной будке.

— Попросите, пожалуйста, редактора Тайцнера.

— Кто его просит?

— Камилл Герольд.

В трубке замолчали, слышен был лишь какой-то шелест да отдаленный, невразумительный разговор.

— Пана Тайцнера нету, — сказал наконец женский голос.

— Когда он ушел? Мы должны были встретиться…

— Минутку… — Пауза, заполненная неопределенными звуками, затянулась, потом трубку взял кто-то другой.

— Извините, пан коллега, я только что вернулся в редакцию. На меня неожиданно навалилась уйма работы…

— Мы с вами договорились встретиться в нашем погребке еще три четверти часа назад. Я все еще жду вас там.

Мгновение растерянной тишины — вероятно, в этой тишине перед Тайцнером с укором промелькнуло воспоминание о недавнем свадебном пиршестве, о бессчетных бокалах бадачони, совиньона, токая, выпитых в полумраке бара…

— Ладно, вырвусь на минутку…

Через двадцать минут вход заслонила широкоплечая угловатая фигура. И уже не полотняную каскетку снял Тайцнер с кудрявой головы, а обыкновенную шляпу, и на ногах вместо солдатских башмаков были полуботинки. Что-то важное произошло, кажется, кое с кем, только в данном случае — в обратном смысле; многие из тех, что до сей поры одевались как господа, теперь демонстративно ходят чуть ли не в спецовках.

— Здравствуйте, — вместо «Привет, юноша!». Только гортанное «р» оставалось у него и после Февраля.

Оглядевшись с какой-то настороженностью, Тайцнер сел спиной к входу. «Хочу смотреть жизни в лицо, и вообще таков принцип опытных стрелков: всегда иметь защищенную спину», — говорил Тайцнер своим громким баритоном во время прежних встреч, стараясь занять местечко в углу зала.