Зденек Плугарж - В шесть вечера в Астории

Почему нет со мной Мины? Она, правда, вряд ли отличит белый гриб от поганки, зато она излучает такие возбуждающие любовные флюиды, что дух захватывает…

Руженка в восторге носила Камиллу гриб за грибом и даже один лесной шампиньон — такой гриб он видел впервые в жизни. На косогоре над дорогой Ружена нашла боровик; прыгая через канаву — Камилл подал ей руку, — она споткнулась и прямо влетела к нему в объятия. Их лица оказались вплотную: три секунды смятенного оцепенения — и, когда поцелуй был уже неотвратим, Камилл сделал то, чего и сам не мог объяснить: легким движением отстранил девушку.

И опять они пошли рядом; несостоявшееся сближение отметило высокий лоб Ружены краской покорности. Только сейчас она заметила, что от боровичка, который она все еще держала в руке, осталась только половина — этот сломанный красивый гриб стал как бы символом неудачи: то мгновение могло перевернуть всю ее жизнь, а пропало впустую… Она выбросила остатки гриба, машинально вынула из сумки очки и надела их. Шла молча, устремив взор вперед, и лишь изредка поглядывала на свою руку, и Камилл чувствовал за нее, как в этой пустой ладони она все еще несет горечь разочарования.

Описав круг, пошли обратно — и вдруг расслышали лесную тишину покинутого, обезлюдевшего края. Стоял теплый еще, солнечный осенний день; полосы леса, тихого, уже почти без птичьего гомона, сменялись нескошенными лугами да брошенными нивами, еще не обретшими новых хозяев. И за очками на лице Руженки светилась как бы окончательная примиренность с тем, что и на сей раз она обманулась и этот шанс упустила.

Из здания лечебницы вышел Крчма. С интересом просмотрел добычу, которую Камилл нес в носовом платке. Заметил печаль на лице Руженки.

— И ни одного ядовитого — видали? Дитя города, а как разбирается в дарах леса.

— Это все Руженка, я в грибах — ни бум-бум. — Последние слова я мог бы и не произносить. Угрызения совести — неоплаченный долг за приятное настроение по дороге из Праги; один дружеский поцелуй ни к чему бы меня не обязывал!

Провожая Крчму к его пансионату, дошли до бывшего немецкого квартала. Странная тишина… Брошенное жилье, а кое-где домики уже заселены; собачий лай за забором одного из них странно отдается на полувымершей улице., Некоторые окна выбиты, за ними кучи обломков, рухляди — немецкий Иисус Христос смотрит с почерневшего распятия на весь этот вызывающий, мстительный беспорядок, который немцы оставили после себя. Еще одна опустевшая квартира, но эта убрана так, словно ждет новых хозяев, за окном кухни белый занавес с вышитой надписью „Mit Gottes Segen wird alles gedeihen“ [34] С благословением господа все будет хорошо (нем.). , на стене — глиняная посуда.

Камилл вдруг остановился: за одним из окон, лицом к улице, сидит кукла в замызганном дирндле [35] Национальное немецкое платье. , одна рука оторвана.

И вдруг отчетливо встала перед ним икая картина: фанатичные немецкие женщины в истерике прорываются сквозь оцепление солдат, со слезами восторга пытаются бросить хоть цветочек в автомобиль Гитлера, проезжающий по пражским улицам. „Wir danken unserem Fuihrer! Sieg heil!“ [36] Спасибо нашему фюреру! Да здравствует победа! (нем.).

Эта кукла за окном…

— Не взывайте к нашим чувствам, — пробормотал он скорее про себя, не ожидая ответа.

— Да, атмосфера довольно впечатляющая, — Крчма оглянулся на пустынную улицу. — Послушай, Камилл, а может, попытаешься извлечь что-нибудь из этого!.. Заселение пограничной области — вот это тема! Со всем, что к сему относится: люди, в корне переменившие свою жизнь, так сказать, пионерами начинают все сызнова, на пустом месте… Вжиться в чувства тех, кто приехал сюда со всем скарбом, не зная, куда и на что едут, — а их тут встречает мертвая тишина, однорукая кукла в дирндле… Немало и драматических, моментов, напряжения к опасностей — ты хорошо знаешь, сколько тут было случаев саботажа, прежде чем выдворили закоренелых нацистов. Мне кажется, что материала вполне хватило бы на приличную повесть…

Каким мягким тоном говорит, никакой грубоватости… Все-таки болезнь как-то изменила нашего Роберта Давида.

— Но я не верю, чтобы эта так называемая бурная современность могла вдохновлять. По-моему, есть вещи, на которые прежде надо определить точку зрения, оценить их беспристрастно, без эмоций, как бы сверху…

Крчма глубоко вздохнул. Но я-то хорошо видел, как ты подавил снисходительную улыбку» Роберт Давид!