Зигфрид Ленц - Живой пример

— А его отец об этом знает? — спрашивает Хеллер, и Майк отвечает:

— Я с ним об этом не говорил.

Янпетер Хеллер подносит бинокль к глазам, наставляет его на многооконный фасад соседнего дома и слышит, как Майк произносит слово «Россия», а, помолчав немного, говорит:

— Этот бинокль из России, отец Харальда привез его с фронта как память о неприятном эпизоде на ничейной земле. Как-то в предрассветном сумраке, наверно был туман, старик Пундт свалился в яму с водой, куда до него попал уже другой человек — русский солдат, да-да, и тот, стоя по колено в воде, ухмыляясь, приветствовал нового пришельца. Им пришлось проторчать там вместе целый день, каждый держал свое оружие наготове, ну, можно себе представить, что это был за денек, обоим досталось: говорить друг с другом они не могли, спать было нельзя, оглянуться по сторонам они не решались и только с наступлением ночи общими усилиями выбрались наверх. На прощание они обменялись биноклями. Харальд преподнес его мне — подарок, в известной степени символический.

Майк забирает у Хеллера бинокль, тщательно наматывает ремень на соединительные дужки, прислушиваясь к тому, что происходит в соседней комнате: там Юрген Клепач нехотя отвечает кому-то по телефону-аппарат стоит прямо на полу — и, обходясь на удивление скудным количеством слов, пытается отрицать присутствие в квартире Майка Митчнера, во что на другом конце провода упорно не верят. Он заверяет, клянется, твердит одно и то же таким заученно-сварливым тоном, что это само по себе уже вызывает недоверие.

— Кто это? — приглушенно спрашивает Майк, и Клепач, прикрыв трубку рукой, шепчет:

— Какой-то идиотский универмаг, что-то вроде Хильмайера, у тебя, видишь ли, там назначен сеанс подписания автографов, собрались уже сотни людей.

— Скажи, что я приеду.

Такой уж он, Майк Митчнер, все решает в минуту. Он съездит туда, отдаст дань — и сразу обратно, с первоклассным набором блюд. Он просит извинить его и не сердиться. Пусть Хеллер тем временем располагается здесь поуютней — Майк именно так и говорит: «поуютней», — Тамара ему в этом посодействует. Он может послушать музыку, отдохнуть, а если пожелает, то и принять ванну — возможностей масса. Там, в универмаге, его ждут люди, некоторые, наверно, приехали издалека, потратили время; он, Майк Митчнер, не может их разочаровать, оставить одних, он должен ехать к ним. Что значит «оставить одних», со спокойным ехидством спрашивает Хеллер.

— То, что они совсем, совсем одни и потому имеют право на мое внимание, кроме того, я уже давно дал согласие на этот день.

— Значит, у тебя такое чувство, что ты им нужен?

— Да, я так думаю.

Тут из соседней комнаты выходит Клепач, размахивая листком бумаги.

— Так вот, слушайте. Встреча состоится действительно в универмаге «Хильмайер и Кнокке», эта храмина находится на Мёнкебергштрассе, нам надо подняться в мебельный отдел. Пока Майк нацарапает свои каракули, там будут надувать мебель. По крайней мере, я так понял.

— Мебель? — с интересом спрашивает Хеллер. — Демонстрация надувной мебели? Я хотел бы присутствовать.

— Тогда поехали все вместе, и Тамару захватим, — решает Майк, — если только влезем в машину.

Не совсем вперемешку, но впритирку друг к другу, в самых неудобных позах — у одного до боли зажата нога, другой неестественно вытянул руку, — набились они в маленькую машину с жесткими сиденьями, и Хеллер, не с целью посетовать на неудобство, а пытаясь выяснить, умеет ли Тамара, холодная, длинноногая, без запаха, говорить по-людски, рассуждает вслух о недостатках в строении человеческого тела и спрашивает, не приходилось ли ей при случае задумываться над проектами его улучшения?

Тамара не понимает вопроса и шепчет:

— Не понимаю, о чем вы?

Умеет, думает Хеллер, говорить она умеет, и он предлагает всем подумать, до чего же было бы удобно, если бы при необходимости можно было отвинтить, отцепить, отделить ту или иную часть тела, вот, скажем сейчас, в машине.

— Или в постели, — замечает Майк. — А еще во время футбольного матча на стадионе у Миллернтор.

Тамара открывает свой ротик сердечком, всегда слегка приоткрытый, и чуть слышно заявляет, что ей совершенно непонятно о чем речь: «Ведь все части нашего тела — единое целое!» — Майк не только поддерживает ее, но и одобряет за то, что она всегда ищет логику в фактах, «составляющих единое целое». Хеллер во власти раздражения уже готов подхватить и развить эту тему, но, глянув на профиль Тамары, на это непроницаемое лицо, начинает опасаться, что коль скоро она не понимала его до сих пор, то теперь уж наверняка не поймет, однако ему непременно надо что-то сделать, от чего-то освободиться.