Зигфрид Ленц - Живой пример

Вот уж она удивится, говорит Хеллер, сейчас он не хотел бы забегать вперед, но то, что он намерен ей предложить, нечто зримое, осязаемое, весомое — эдак девяносто пять килограммов живого веса, — это и есть тот положительный пример, за которым они так долго и так безуспешно охотились. Его можно осмотреть и опросить. И распить с ним грог — тоже не вредно. Не хочет ли она убедиться воочию? Он, Хеллер, сидит здесь в случайной компании и будет вдвойне счастлив, если она — и так далее. Так что?

Рита Зюссфельд, пытающаяся одной рукой зажечь сигарету, вынуждена несколько раз повторить Хеллеру, что в другое время, при более благоприятных обстоятельствах, она бы немедленно приехала, это бы ее, несомненно, заинтересовало, но как раз сегодня — она, впрочем, уже легла спать — она не сможет, сегодняшний вечер, по-видимому, и ей еще кое-что сулит. А что касается нужного им примера, так ведь они уже договорились, уже решили остановиться на Люси Беербаум и на материале ее биографии разработать соответствующий текст. К чему это приведет, если каждый на свой страх и риск начнет обшаривать пивные и, чего доброго, залы ожидания и бани в поисках подходящего примера?

Что говорит Хеллер? Он действительно говорит: «Рита» — и повторяет это имя еще раз, не чисто произнося букву «р».

— Рита, здесь со мной рядом сидит Франц Пикош, у него есть все, что нам требуется, это идеал современного человека с тем преимуществом, что он, так сказать, комплектен, завершен, во всяком случае его не надо разрабатывать.

Звяканье металлических шаров становится отчетливей, протяжный крик раздается где-то возле Хеллера, который прикрывает трубку рукой и, видимо, разговаривает с идеалом во плоти.

Может быть, все это лишь проявление специфически хеллсровского юмора, раздумывает Рита Зюссфельд. Или предлог, чтобы в такое время заманить ее в кабачок «К Мими»? Но тут Хеллер опять обретает дар речи и снова принимается ее уговаривать; шепотом перечисляет он основные достоинства своей находки, дает почувствовать все ее значение, неповторимое практическое удобство педагогического деликатеса по имени Франц Пикош, чью профессию он обозначает сначала термином капитан-речник, потом, получив замечание с тыла, словом «судовладелец».

— Дорогой коллега Хеллер, — в нетерпении говорит Рита Зюссфельд, — я охотно верю, что распивать грог с вашим идеалом — большое удовольствие, вот этим и ограничьтесь. Я больше не могу с вами разговаривать и не могу приехать взглянуть на ваш идеал. Может быть, вы завтра приведете его с собой на совещание? А теперь я пожелаю вам приятного вечера.

Она кладет трубку и смотрит на аппарат — нет, Хеллер больше не подает голоса, он как будто ее понял, мягкий выговор оказал свое действие. В гостиной свет не горит, неужели Хайно сидит один в темноте, как бывало уже не раз? Рита зажигает свет, но тут же опять гасит и бежит наверх: его багажа у нее в комнате уже нет, он все забрал, унес к себе, теперь он расхаживает по комнате и раскладывает по местам вещи, которые собирался взять с собой.

— Можно мне войти? — спрашивает Рита Зюссфельд, и вот она уже стоит у привинченного к полу кресла. — Так будет лучше, Хайно, лучше для вас обоих, и если тебе удастся покончить со своей теорией, ты поймешь, почему Марет все это для тебя делает. Совсем не потому, что своим присутствием ты должен возместить ей принесенные жертвы, а потому, что она хочет постоянно оказывать тебе помощь.

Хайно кивает, ему ничего другого не остается: теперь, когда он решил не уходить и принялся ликвидировать следы своего вспыхнувшего и тут же погасшего мятежа, он больше не помышляет о протесте. Он распаковывает вещи и кладет их на место — книги, блокноты, шерстяное белье, рубашки и, к удивлению Риты, множество разноцветных стеклянных зверей, которых он бережно извлекает из шерстяных носков — это ее последний подарок ему ко дню рождения.

— Так бы я довез их в целости и сохранности, — говорит он, и она отвечает с нарочито преувеличенной похвалой:

— По-моему, прекрасно придумано.

Он все более торопливо распихивает вещи по местам, заталкивает чемодан под шкаф, оставшиеся в сумке мелочи вытряхивает в два ящика — потом разберу, потом, — а чтобы сгладить впечатление от такой лихорадочной спешки, спрашивает:

— Твой разговор по телефону имел отношение к Люси Беербаум?

— Это звонил Хеллер, ты его знаешь, наш коллега, который все время мечется в поисках каких-либо новых идей. Он засел в каком-то кабаке и там нашел — похоже, что на дне стакана, — пример во плоти, который, видишь ли, избавит нас от всех трудов. И он непременно хотел меня с ним познакомить, прямо сегодня. Я думаю, это просто предлог, завтра он будет жалеть о своем звонке.