Зигфрид Ленц - Живой пример

— Примером чего? — тихо спрашивает Хеллер.

— Адмирал Титгенс — пример для всех, кто служит на минных заградителях, — не оборачиваясь, отвечает боцман. — В кают-компании вы можете увидеть его портрет. Сейчас я предлагаю первым делом подняться на командный мостик, оттуда вы сможете окинуть взглядом весь наш корабль.

Они всходят на мостик втроем — боцман, Штефания, Хеллер; наверху Хеллер сажает Штефанию к себе на полусогнутое колено и показывает вниз, на носовую часть корабля, — вот как он выглядит сверху, «Адмирал Титгенс».

— Видишь вон там пушки? А вон там якорь? А те черные шары, наверно, мины.

— Я хочу здесь порисовать.

— Для этого слишком холодно, и тебе здесь долго сидеть не позволят.

— А я хочу нарисовать шары.

— В другой: раз, — отвечает Хеллер и, обращаясь к боцману, спрашивает: — Скажите, ваш адмирал сам тоже ставил мины?

— Адмирал Титгенс, которого мы чтим как отца нашего минного флота, достиг самого большого личного успеха в тысяча девятьсот пятнадцатом году в устье Темзы. Его минные поля до сих пор считаются образцовыми.

— Ага, значит, он был профессионально компетентен.

— Что вы этим хотите сказать? — недоверчиво спрашивает боцман.

— Я хочу сказать: тот, кто служит вам примером, по крайней мере обладал специальными знаниями.

Открывшуюся картину Хеллер хочет сначала осмыслить молча: поднятые вверх пушечные стволы с зачехленными дулами, пузатые мины, бухты канатов, похожие на линялых улиток; прямоугольные парусиновые тенты, которые треплет ветер; стройные очертания носа; темные отверстия шпигатов и вентиляторов; громоздкая тумба — шпиль; пухлые кранцы. Хеллеру незачем подыскивать какое-либо образное сравнение — грозная неподвижность и жесткость форм впечатляют сами по себе.

— А вот там вы видите салазки для транспортировки мин на корму.

— Можно я их нарисую? — спрашивает Штефания.

— К сожалению, фотографировать на борту не разрешается, — отвечает ей боцман.

— Папочка, когда ты к нам приедешь, я их нарисую по памяти — и салазки, и шары — тогда ты сможешь взять картинку с собой.

— Ладно, а пока помолчи.

Он спускает девочку с колена и следует за боцманом, который зачем-то трогает и гладит все, о чем он рассказывает: компас, штурвал, переговорное устройство, — каждый предмет он поглаживает и похлопывает. Рука его ласково скользит по пульту с сигнальными кнопками. Хеллер равнодушно слушает самодовольные пояснения; по всей видимости, за многие фразы в ответе не боцман, а устав боевой подготовки: «То, что вы здесь видите, имеет целью обеспечение безопасности корабля и команды… Боевая обстановка создается, когда… При постановке мин на якорь различают три фазы…» Янпетер Хеллер скучает под льющимся на него потоком объяснений, указаний, поучений и старается изобразить на лице почтительное изумление профана, прямо-таки подавленность, которая, как он надеется, избавит его от излишних комментариев.

— Это сердце корабля; отсюда все исходит и здесь все сходится.

Девочка ищет его руку, Хеллер чувствует, как ее пальчики пытаются сплестись с его пальцами, потом вжимаются в его ладонь, ожидая сигнала, которого он покамест не дает или не может дать, так как должен поддерживать Штефанию при спуске по железной лесенке.

— Я больше не хочу, скоро за мной приедет мама.

— Потерпи еще немножко и не шуми.

Они сходят вниз по железным ступенькам, семенят по узким переходам, освещенным электричеством: «Здесь генераторное отделение номер два, там — радиорубка, дальше, левее, — подъемники для мин», — и наконец добираются до кают-компании, где три долговязых светловолосых минера играют в карты, лишь изредка обмениваясь словами. Из динамика доносится тихая музыка. «Смирно!» — «Вольно!» Боцман отмахивается от уставного приветствия и выразительным жестом указывает на обстановку каюты, судите, мол, сами; от клетчатых скатертей веет домашним уютом; диван, привинченный к полу, сулит покой, стулья удобные, на них можно сидеть, не втягивая голову в плечи. А там, на стене, как и было обещано, — адмирал Титгенс, отец минного флота.

Хеллер подходит к фотографии в скромной рамке не столько из интереса, сколько из вежливости, чтобы не обидеть боцмана, исполняющего роль гида, и дольше, чем принято, всматривается в аскетическое лицо, с чуть заметной усмешкой глядящее в объектив. Вот, значит, каков он, этот адмирал. Так, так.

— Это кто, дядя Герхард? — спрашивает Штефания. — Он подарил мне уже две коробки красок.