Франчиск Мунтяну - Статуи никогда не смеются

— Нет, господин префект.

— Тогда скажите, кто подстрекал рабочих к забастовке. Ведь всякие последствия имеют свою причину, — И префект дружелюбно улыбнулся.

Бэрбуц молчал.

— Я жду, Бэрбуц.

— Не знаю, господин префект.

— Отведите его туда, — Варта указал на третью, замаскированную, дверь, которую Бэрбуц до сих пор не замечал.

Полицейские схватили его за руки, втолкнули в соседнюю, совершенно пустую комнату с красноватым цементным полом. Окно было замазано известью.

— У тебя десять минут на размышления, скотина, — сказал Бузату и толкнул его так, что он стукнулся о стену.

Бэрбуц остался один. Только в этот момент он понял, как ему страшно. Он слышал, как билось его сердце, глухо, словно под толстой тканью. Он попытался сосчитать удары, но безуспешно. Потом почувствовал голод и вспомнил, что почти два дня ничего не ел. Из соседней комнаты донесся настойчивый треск телефона, потом голос префекта:

— Да, я. A-а, здравия желаю, господин министр, честь имею приветствовать вас… Разве возможно, чтобы я не читал?.. Тройственный экономический союз между Италией, Австрией и Венгрией… Да, знаю. Сегодня подписал Муссолини… Нет, сюда к нам не очень-то доходят новости из иностранной прессы. Вот как, так и поставили вопрос? Из-за этого мы и остались за бортом?.. Да, конечно, я расследую, господин министр… Я найду решение, не беспокойтесь… Обычными методами… Нет, не стоит. Честь имею приветствовать вас.

Слышно было, как трубка легла на рычаг, потом раздался голос префекта:

— Приведите его. Достаточно.

Бэрбуца снова потащили к письменному столу, и Бузату заорал ему прямо в ухо:

— Ну, ты, говори, кто вас подбил на забастовку?

— Не знаю.

В следующий миг он получил страшный удар в подбородок. Красные круги заплясали у него перед глазами, а за его спиной полицейский комиссар кричал:

— Плевательницу! Плевательницу! Не видишь, что он плюет на ковер?

Бэрбуц сплюнул машинально, как у зубного врача. От нового удара в подбородок у него потемнело в глазах, он прикусил язык.

Префект стоял у окна и смотрел на улицу.

— Не будешь говорить?! — снова заорал Бузату и, не ожидая ответа, ударил его по лицу ладонью.

— Не смей плевать, свинья, — сказал другой полицейский комиссар, потом ударил его ногой в спину.

Префект повернулся к ним.

— Постойте минутку! — он снова подошел к Бэрбуцу. — Пошлите вы всех к черту, Бэрбуц, вы настоящий человек. К чему вам все это? Мы все равно узнаем имена подстрекателей. Допустим, вы не скажете. Допустим, вы нам не укажете их. Тогда мы допросим еще пятерых. И еще пятерых. Кто-нибудь из них да скажет. Вы доказываете, что у вас нет чувства товарищества. Почему вы не хотите избавить других рабочих от бесполезных страданий?

У Бэрбуца слезы навернулись на глаза. Только теперь он почувствовал себя униженным, оскорбленным. Голова разламывалась от боли, он боялся, что расплачется перед этими скотами.

Префект снова подошел к окну. Полицейские набросились на Бэрбуца.

Когда он очнулся, он сидел, прислонившись к стене. Ему смачивали лицо мокрой тряпкой. Префект стоял, Склонившись над ним:

— Вы герой, Бэрбуц. Вы вели себя мужественно. — Неожиданно он протянул ему руку — Я восхищаюсь вами. Вы курите? Нет, сейчас это вам было бы вредно. Я вижу вам повредили десну.

Он дал ему стакан воды.

— Йонеску и Драгич, не правда ли? Они приехали из Плоешти, их прислали оттуда коммунисты. Вы видите, мы все знаем.

Бэрбуц молчал. Он устал, смертельно устал. Комната вертелась у него перед глазами, голова префекта казалась невероятно большой.

Он очнулся на жесткой постели, завернутый в колючее солдатское одеяло. Он не знал, сколько прошло времени; все тело его горело. Он задремал и снова проснулся, почувствовав на себе взгляд префекта и двух комиссаров.

— Йонеску и Драгич? — спросил Бузату. В руке его тускло поблескивал кастет.

У Бэрбуца ныли все кости. Его тошнило, и казалось, что кровать качается.

— Это они?

Кастет рассек ему нижнюю губу и подбородок.

— Они, — с трудом проговорил он. Рот был полон крови.

Тогда префект тихо сказал:

— Хорошо, дорогой, теперь вас уже никто не побеспокоит.

Несколько дней он пролежал в больнице. Потом во время одного допроса его заставили подписать свои показания. Он еще немного отказывался, для виду. К чему отрицать, раз они и так все знают?

Затем последовал процесс в Тимишоаре и год тюрьмы. Он вернулся похудевшим, с хроническим кашлем и отвращением ко всему на свете. Его снова взяли на электростанцию.