Франчиск Мунтяну - Статуи никогда не смеются

— Вот что, товарищи. Речь идет о таких же людях, как мы с вами. У них тоже есть дети и семьи. За что их увольнять? Только за то, что падают акции на бирже? Мы работаем, как лошади, выбиваемся из сил, но стоит на небе капиталистической системы появиться облачку, нас выбрасывают на улицу.

— Это подло! — крикнул косоглазенький паренек с редкими и очень длинными усами, дежуривший у динамомашины.

— И вот еще что, — продолжал Йонеску. — Если забастовщики с ТФВ останутся в одиночестве, если мы, их братья, не поддержим их в борьбе, они потерпят поражение.

— Тогда надо им помочь, — сказал какой-то рабочий. — Поможем им.

— Хорошо, но как? — спросил его Драгич, поднявшись на цыпочки, чтобы разглядеть, кто говорит.

Рабочий не ответил.

— Ясно, — вступил в разговор Йонеску. — Нас здесь шестнадцать человек. Если все мы проявим солидарность с рабочими с ТФВ, город останется без света. Вот как.

Йонеску слез с ящика.

— Что скажешь, а? — спросил Бэрбуца паренек.

— Он прав, — ответил Бэрбуц. — Надо поддержать.

— А потом и нас уволят, и мы окажемся на улице. Потеряем свой кусок хлеба.

— А если бы тебя уволили и тебя никто бы не поддержал, — быстро сказал Бэрбуц, — что бы ты сказал?

— Верно. К черту трусов! — задиристо крикнул другой паренек.

— Ну, так как же? — спросил Йонеску.

— Объявим забастовку!

В тот вечер город погрузился — в темноту. Патрули 93-го пехотного полка всю ночь ходили по утопавшим во мраке улицам.

Рабочие с электростанции принесли из дома керосиновые лампы и сидели, покуривая, в зале динамомашин.

— Вот так-то, — говорил Драгич. — Пока рабочие едины, они сильны. Поэтому некоторые и стараются разбить это единство.

Они долго еще разговаривали. Бэрбуц вспоминал весь вечер траншеи под Гюэ. И тогда о многом говорили, верили в будущее, но пришли войска и белая гвардия Хорти, и революция была задушена. Не раз Бэрбуцу казалось, что он забыл о тех далеких временах, но порой, услышав простые, обычные слова о солидарности рабочего класса, он вновь видел себя в заскорузлом от грязи мундире, с красной звездой на фуражке.

Дирекция ТФВ послала Вольману еще одну отчаянную телеграмму, и в ту же ночь пришел ответ:

«Положение требует вмешательства властей. Вольман».

В полицейской префектуре без конца трещали телефоны. Переговоры велись с министром внутренних дел, с сенатором Драгоманом, и приказ пришел быстро: «Немедленно арестовать подстрекателей, подкупленных Москвой».

Грузовики с полицейскими прежде всего отправились на электростанцию. Полицейские под командованием комиссара сигуранцы Бузату окружили станцию и арестовали всех рабочих; оставили только мастера-электрика Тапоша, чтобы он мог привести в действие динамомашины.

Когда они въезжали во двор префектуры, туда как раз прибыли и грузовики с арестованными с ТФВ. Всех их затолкали в большую комнату с цементным полом.

На другой день после обеда начались допросы.

До Бэрбуца очередь дошла только к полночи. Ожидая в коридоре, он увидел, как выволокли Драгича с посиневшим лицом и окровавленным лбом. Бэрбуц вздрогнул. Драгич ободряюще улыбнулся и сжал кулак.

Бэрбуца втолкнули в большой кабинет, где было совсем мало мебели, но на полу лежал ковер и в углу стояла плевательница, В комнате было две двери: одна— через которую он вошел, и вторая — которая вела в коридор, выходивший во двор. «Наверное, здесь происходят допросы». Ковер был чистый, с приглаженными ворсинками. Это его немного успокоило.

За столом сидел Варта, префект полиции, худой человек с седыми висками и черными кругами под глазами. Слева от него стоял Бузату — без мундира, в одной рубашке — и другой полицейский комиссар в черном расстегнутом мундире с белыми позументами. Все трое вспотели и тяжело дышали.

— Фамилия?

— Бэрбуц Петре, рабочий электрик на…

— Я не спрашивал, где ты работаешь! — заорал Бузату.

На какое-то время наступила тишина.

— Вас подстрекали к забастовке, — тихо сказал префект. — Не правда ли, Бэрбуц?

Бэрбуц молчал.

— Почему ты не отвечаешь?

— Я не знаю, что значит подстрекать, господин префект.

— А-а-а! — засмеялся Бузату. — И этот прикидывается дурачком.

— Почему вы объявили забастовку, Бэрбуц?

— Не знаю, господин префект. Я простой…

— Вот что, — продолжал префект тем же низким усталым голосом, которым он начал допрос. — Вы производите впечатление человека умного. Вы знаете, что мы беспощадны к коммунистам. Вы предпочитаете, чтобы вас приняли за одного из них?