Ингер Эдельфельдт - Удивительный хамелеон (Рассказы)

Что я вижу? В ящике комода лежат украшения, в скромной шкатулке, сохранившейся, вероятно, еще с тех пор, когда госпожа В. была подростком. Внутри, как это ни странно, царил священный беспорядок. Комок золотых цепочек, она взвесила их в руке. Золота крон на пятьсот; что ж, неплохо. Будет заметно, если она возьмет так много. Но с другой стороны, тетеньке, похоже, нет дела до украшений.

Она решительно взяла большую часть золота себе, а оставшиеся украшения спутала еще сильнее. Пальцы в резиновых перчатках плохо слушались.

Так, больше взять особенно нечего. Прямо скажем, не сокровищница. Заглянула в комнату десятилетки: лошади, лошади, лошади, и скука полового созревания. На стене «Roxette». Дневник с замочком. Малышка, неужели ты влюбилась? Неужели кто-то уже разбил твое марципановое сердечко? Где-то в ночи на улице тебя ждут крутые парни. Скрип, скрип — желаю хорошо поразвлечься.

Она заглянула в комнату самой младшей. Черт, какое тут все премиленькое. С полки, словно странные лохматые фрукты, свисают мягкие игрушки. Маленький столик весь завален яркими книжками и мелками, ящик на полу ломится от педагогически правильных игрушек.

Она прошла в глубь комнаты, изумленная против собственной воли. На кроватной стойке висел рюкзак в виде розового кролика. Действительно ли маленьким детям полезно утопать в прелести?

Кровать представляла из себя норку из одеял и подушек пастельных тонов. Над постелью на шнурке висел заводной музыкальный мишка, из которого девочка наверняка уже выросла. Она потянула за шнурок. Пластмассовый мишка скосил глаза, пошевелил лапами и выдал небольшую печальную мелодию.

Но что она здесь делает? Она поспешила обратно в прихожую и посмотрела на себя в зеркало: привидение в желтых резиновых перчатках. Стоя перед дверью и слушая, все ли спокойно, она заметила записку: «Надя, не забудь булочки. Целую, мама».

По непонятной причине это ее ужасно разозлило. Булочки! Тоже мне, трагедия, нашли, о чем спорить! Да в этом доме дышать нечем!

Вон отсюда, закрыть дверь, запереть на ключ, скорей домой. Там, конечно, не такой порядок, но, по крайней мере, никто не лицемерит, ничто не прикрыто, не спрятано за яркими узорчиками.

Единственная проблема в том, что в комнате довольно крепко спят мужчина и кошка; но насколько крепко, никому не известно. Она подняла Хемингуэй — кошка была теплая, даже чуть-чуть пошевелилась, но не проснулась.

Патрик лежал с открытым ртом. Худощавая рука свисала с дивана.

Лежишь, Патрик? Я могла бы убить тебя, если б захотела, — так крепко ты спишь. А люди и правда красивые, когда спят.

Она расстегнула его рубашку, безволосая грудь поднималась и опускалась, было видно, как бьется сердце. Соски — маленькие твердые пупырышки, у него все было твердым, словно его опустили в холодную закаливающую ванну. Когда-то ей это нравилось. Ей было шестнадцать, когда Дикий жеребец увлек ее за собой. Она восхищалась им настолько, что написала как-то своей кузине: «Я встретила парня, ради которого могла бы умереть».

Пил он, конечно, чересчур много, но зато говорил всегда: «Никаких наркотиков, ничего тяжелого, от этого только тупеешь. Посмотри на этого обдолбанного придурка. Horse [3] Героин (англ.). , черт возьми».

Это успокаивало. Она начала сама повторять это, как заклинание: «Никаких наркотиков. Horse, черт возьми».

Ее восхищение дало первую трещину, когда он однажды купил ей шубу, а через два дня после этого прибежал как сумасшедший и сказал: «Крошка, мы должны продать шубу, кое-кто охотится за мной из-за денег, к тому же ты куда симпатичней без шубы».

Симпатичней без шубы. Симпатичней без денег, симпатичней без друзей. И уж наверняка симпатичней без образования.

Самый большой шок у нее был, когда она поняла, что умнее его. «Черт возьми», — сказала она Монике, когда начала ходить в вечернюю школу, это было, когда Патрик в первый раз переехал к Ильве, а сама она решила начать новую жизнь. И обнаружила, что все ей давалось очень легко, без малейших усилий. Черт, она понимала все! Английский, математику, все! Теперь, когда она перестала прогуливать, все проскальзывало в нее, как спагетти с маслом! Она носилась, как в горячке, но одновременно была уверена, что произойдет что-то ужасное, какое-то несчастье, что она будет наказана. Ей почти хотелось закричать: «Выпорите меня!» Ей было по-настоящему жутко, как будто она оказалась другой — не такой, какой считала себя. Внутри нее всегда обитал этот умный, незнакомый паразит — и к чему это приведет?