Ингер Эдельфельдт - Удивительный хамелеон (Рассказы)

Теперь смеются и эти пустолицые мальчишки в своих армейских куртках, или как там они называются. Вернее, они ржут. И так злобно — наверняка над каким-нибудь беднягой-неудачником.

Я бы тоже могла посмеяться, думала Хелена. Над вашей лживой жизнью, вашими пустыми ожиданиями, одеждой, которая вам не идет, короче говоря, над вашей бесцветностью. Большинство людей бесцветны и глупы со своими претензиями или их отсутствием. Смехотворны.

Но я же не смеюсь вам в лицо. Не разбиваю ваши иллюзии, хотя отлично все вижу. Нет, я молчу. Вы рассказываете мне о своих проблемах, и, как бы смешны они ни были, я только повторяю: «Ах, надо же. Тебе опять повысили проценты на кредит? Дорогая, ты опять залетела? Он опять тебя бьет? Ты опять набрала несколько лишних килограммов? Опять звонила твоя мама и своим нытьем испортила тебе день?»

А вам никогда не приходило в голову, что и я могла бы посмеяться? Что я могла бы сказать: «Сама виновата. Нечего было брать кредит, могла бы пить противозачаточные таблетки, разведись со своим мужем, зачем ты вообще вышла за него, похудей наконец, и твоя жирная задница станет меньше, не слушай свою маму»?

Я знаю, что бы вы ответили мне: «Я всего лишь человек».

Вот как? А знаете, я тоже могла бы влипнуть. Я тоже не в рубашке родилась, хотя, может быть, вам именно так и кажется. Но я никого ни в чем не виню и никогда не винила. Я только всегда знала, что должна оставаться свободной. Знала еще с детства. Я даже иногда фантазировала, что бы я делала на необитаемом острове.

Был ужасный шторм, и после кораблекрушения спаслась только маленькая девочка с синей картонной сумкой. Она выбралась на берег. Построила себе хижину. Сделала рогатку из ветки и резинки от колготок. Развела огонь с помощью Кремня и Трута. Зажарила птиц, а из перьев сделала себе шляпу. Выучила обезьяний язык и стала королевой обезьян. И даже не скучала по родине.

Выходя на центральной станции, Хелена угодила в объятья чернокожему семейству: рослая мама, рослый папа и четверо маленьких шумных детей. Из-за столкновения они пропустили поезд, потому что не могли углядеть за всеми детьми.

— I am very sorry, — сказала Хелена. — I made you miss your train. [24] Простите, из-за меня вы пропустили поезд (англ.).

Женщину это развеселило. Она была очень черная. Ее десны были цвета вяленой оленины.

— Мы не торопимся, — сказала она. — Мы подождем следующего поезда.

Хелена улыбнулась ей в ответ и пошла в сторону эскалатора. Она была горда, что так вежливо обошлась с ними. Но одновременно ее раздражало, что она как бы должна к ним хорошо относиться, из-за того, что они черные. И вовсе она не обязана. К Хелене Петрен, между прочим, никто не относится как-то особенно только из-за того, что она — Хелена Петрен.

Она обернулась и посмотрела на семью: шесть человек в яркой одежде. С широченными задницами.

«Негры», — прозвучало у нее в голове. Подумать только, а если бы слова были еще ужаснее: чертовы негры, черномазые. Слова засели у нее в мозгу, присосались, как клещи. Всю дорогу до «Оленса» [25] Универсальный магазин. она думала о них, хотя совсем не хотела этого. «Негритосская дырка, — думала она. — Негритосский хер. Негритосский хер в негритосской дырке».

Ей захотелось вымыться. Газеты не должны так много писать о расизме, думала она. Такие непроизвольные мысли наверняка появляются из-за всей этой писанины. Не стоит все время указывать на явления — от этого они разрастаются до огромных размеров. О вещах недопустимых следует молчать, а не раздувать их — неужели это непонятно?

Она вошла в магазин и поднялась по эскалатору в отдел косметики.

Естественно, нужного карандаша для губ у них не было.

К тому же продавщица обошлась с ней не очень уважительно. Хелена могла бы сказать ей, что нельзя так себя вести, если работаешь в сфере обслуживания, но промолчала.

Она купила тот карандаш, который был, хотя он не совсем подходил ей, и любезно произнесла: «Большое спасибо».

Потом пошла на остановку сорок седьмого.

Оказалось, что движение транспорта было изменено из-за каких-то соревнований по бегу, проходивших в городе. Пришлось идти на Норрмальмсторг. По дороге какой-то пьяный, шатаясь, подошел к ней и спросил:

— Можно с вами на пикник?

Она улыбнулась и ответила:

— Сожалею, но я не одна.

«Из-за него я сказала неправду», — подумала она потом. Почему я не ответила ему, что хочу побыть одна, а наврала, что у меня есть мужчина? Господи!