Андре Жид - Страницы из дневника

Всюду и всегда он находит то, чего искал, и только то, что хотел найти.

"Ты не искал бы меня, если бы уже не нашел", т. е. "Ты бы не нашел меня там, если бы ты меня туда не поместил".

Французская литература гораздо более старается признавать и изображать человечество вообще, чем человека в частности. Ах, если бы Бэкона взамен Декарта! Но картезианство не было обеспокоено мыслью "Every man in his humour"*, и в конечном счете у него было мало любознательности. Так называемые чистые науки предпочитались наукам естественным. Бюффон -- и тот плохой наблюдатель.

_______________

* "У каждого свой нрав" -- заглавие комедии Бен Джонсона, современника Шекспира. (Прим. перев.). _______________

Мысль о том, что надо итти от простого к сложному, что можно строить выводы дедуктивно; обманчивая вера в то, что созданное умом равноценно многосложности природы; что конкретное можно вывести из абстрактного...

Лансон в прекрасной работе о влиянии картезианства приводит удивительное признание Монтескье:

"Я видел, как частные случаи, словно сами собой, совпадали с предложенными мной законами... Когда я раскрыл эти законы, все, что я искал, предстало передо мной". Значит, он искал лишь то, что было заранее им найдено. Потрясающая ограниченность. А наряду с этим -- восхитительная фраза Клода Бернара, не помню где мною записанная; поэтому привожу ее заведомо неточно, расширяя ее смысл: "Исследователь должен гнаться за искомым, не забывая следить за тем, чего он не ищет; то, что он увидит неожиданно, не должно захватить его врасплох". Но картезианец не допускает возможности быть захваченным врасплох. Иначе говоря, он не допускает для себя возможности чему-нибудь научиться.

Из письма М. Ар.:

"Вчера вечером прочел в "Горе" Мишле: "они хохочут над Ксерксом, влюбленным в платан", четверть часа спустя -- У Дона "Xerxe's stange lydian love, the platan tree"*.

_______________

* "Ксеркса странная лидийская любовь -- платан". (Прим. перев.) _______________

"Это тем более любопытно, -- добавляет М. Ар., -- что в тексте Геродота нем и намека на любовь".

А с другой стороны, Мишле не мог знать Дона. Где же источник, откуда оба черпали?

Чванливость всегда сочетается с глупостью. Многие плохие писатели современности потому самодовольны, что они не способны понять всего, что выше их, оценить по заслугам великих писателей прошлого.

Не считаться с самим собой в течение дней, недель, месяцев. Потерять себя из виду. Итти туннелем в надежде увидеть за ним неизведанную страну. Боюсь, как бы слишком долгая работа сознания не связала чересчур логично будущее с прошлым, не помешала бы прошлому стать будущим. Превращения возможны только ночью, во сне; не заснув в куколке, гусеница не проснется мотыльком.

Мне важно не самому попасть в рай, а привести другого. Невыносимо то счастье, которым не с кем поделиться...

А что тогда сказать о счастьи, обретенном за счет другого?

Торная дорога, конечно, всегда надежней. Но много дичи на ней не спугнешь.

Это Баррес завел такую моду. Его потребность всюду, без конца отыскивать назидание, "урок" -- мне просто невыносима. Положение вассала, принижающее дух. Мы учимся у великих мастеров только тогда, когда они погружают нас в нечто вроде любовного экстаза. Те, что всюду ищут выгоды, подобны проституткам, которые, прежде чем отдаться, спрашивают: "Сколько заплатишь?"

Я хочу ощутить аромат каждого цветка, словно это лето для меня -последнее.

Рыбы, умирая, переворачиваются брюхом вверх и всплывают на поверхность: таков их способ падать.

Больше всего я ненавижу перевранные цитаты. Так можно заставить писателя сказать все, что угодно. Максанс, взваливая на меня ответственность за анекдот из "Фальшивомонетчиков" (который он, кстати, полностью извращает, сказав: "Мне рассказал этот анекдот один русский писатель" -- не значит ли это, что он не читал книги и что его мнение основывается на слухах?), напоминает мне Ломброзо, который по "Неумелому стекольщику" Бодлера заключил о жестокости поэта: не заставлял, ли Бодлер стекольщиков, -- говорит Ломброзо, -- подниматься на его мансарду, чтобы тут же выгнать их вор, расколотив вдребезги их товар за то, что у них не было розовых стекол?

Но из его заявления я привожу следующее:

"Ницше -- враг мой, трогательный для меня тем, что даже в его отказе чувствуется страдание". Да, это верно; и то же самое -- С.: они упрекают меня в безмятежности. Счастье, достигнутое не их путем, кажется им величайшим преступлением или, по меньшей мере, величайшей духовной скудостью.