Морли Каллаган - Подвенечное платье [Сборник рассказов]

— Ну, как сказать. Ей вроде нравится быть со мной, мистер Конвей.

— Славная мордашка. Как будто молоденькая и… как это… свеженькая. — Они оба обернулись и посмотрели на Джин, которая наблюдала за ними с волнением и любопытством.

— Может быть, она зайдет ко мне на коктейль? — произнес Конвей.

— Я спрошу ее, мистер Конвей.

— Почему бы тебе не сказать, чтобы она пришла через часок. Понимаешь? Ты знаешь, где я живу. Буду ждать.

— Конечно, мистер Конвей. — Он удивился. Конвей хотел, чтобы он, Генри, оказал ему услугу. «С удовольствием», — хотелось ему добавить, но почему-то у него этого не получилось.

— Окэй, — сказал Конвей и отвернулся, а Генри отправился к своему стулу у пианино.

— Чем это ты так взволнован? — спросила Джин.

Его глаза поблескивали, когда он глядел на маленькую черную шляпку и чуть склоненную набок голову: у нее был такой вид, словно она в эту минуту ожидала услышать нечто веселое. Генри пытался сейчас понять, что же в ней есть такого, что неожиданно сблизило его с мистером Конвеем.

— Конвей желает, чтобы ты пришла к нему на коктейль, — выпалил он.

— Я?

— Ага, ты.

— А как насчет тебя?

— Он знает, что мне надо торчать здесь, да потом к нему могут нагрянуть важные персоны; у него на вечеринках всегда найдется местечко для нескольких девиц.

— Лучше уж я останусь с тобой, — сказала Джин.

Увидев, что Конвей покидает таверну, блеснув на прощание лысиной, они перестали шептаться.

— Приходится идти на такое, — убеждал ее Генри. — В этой таверне наверняка не найдется ни одной девицы, которая не отдала бы свои передние зубки за приглашение к Конвею на вечеринку.

Она не перебивала его, а он продолжал ей твердить, как важен и влиятелен Конвей; когда Генри замолчал, Джин спросила:

— Почему я должна идти к нему? Почему бы нам не отправиться прямо к тебе?

— Джин, я тебе ничего не говорил, не хотел, чтобы ты знала, но похоже, я уже не буду здесь работать… Если Конвей или кто-нибудь вроде него, не вмешается, я окажусь на улице, — сказал он. И еще десять минут кряду он рассказывал ей о том, что может сделать Конвей для таких людей, как он.

— Ну, что ж, ладно, — сказала она, — если ты считаешь, что мы должны. так поступить, — будь по-твоему. — Но Джин была очень встревожена.

Оставив Джин у пианино, Генри направился к метрдотелю и сказал ему, что уйдет на час. Потом они вышли из таверны и взяли такси. На всем пути к дому Конвея она молчала — на лице ее застыло беспокойство. Когда они подъехали к большому жилому дому и стояли на тротуаре, она повернулась к Генри.

— Генри, дорогой, я не хочу туда!

— Да это же пустяки. Вечеринка, вот и все.

— Ну, хорошо. Раз ты так настаиваешь, окэй, — сказала она. Потом неожиданно обхватила его руками и, к своему удивлению, он почувствовал, что тоже сжимает ее в своих объятиях.

— Я люблю тебя, — произнесла она. — Я знала, что полюблю тебя, как только приехала. — По ее щекам текли слезы.

Глядя вслед удаляющейся Джин, которая, входя в дом, что-то сказала швейцару, он вдруг ощутил уже знакомый ему прилив волнующей нежности, но сейчас эта нежность не растекалась мягкой волной. Она пронзила его мгновенной болью.

Он вернулся в таверну и сидел, уставившись в пианино; у него заныло сердце, он повернулся на стуле и оглядел всех этих холеных мужчин и женщин, услышал их уверенные голоса, ленивый смех и вдруг ощутил свое ничтожество. Никогда в жизни не испытывал он такого чувства. С ненавистью он продолжал всматриваться в знакомые лица, и ему казалось, что это они повинны в его слепоте, заслонившей от него то прекрасное и желанное, что было в Джин. Генри не мог усидеть. Он напялил шляпу, вышел. на. улицу и зашагал в сторону дома Конвея.

Снова и снова он мысленно повторял, что поднимется прямо к Конвею и спросит, где Джин. Но когда Генри подошел к дому и, задрав голову, стал вглядываться в освещенные квадраты окон, то оробел. Замешательство Генри еще более усилилось оттого, что он даже не знал, в какой из комнат был Конвей, где его окна. Ему показалось, что он потерял Джин. Генри стал ходить взад и вперед мимо швейцара, убеждая себя, что она вот-вот выбежит из парадного, обовьет его руками, когда увидит, что он стоит и ждет ее возвращения.

Наступила глубокая ночь, но никто не выходил из парадного.

Закончив работу, ушел швейцар. У Генри кончились сигареты, но он боялся покинуть место у входа. Потом из парадного вышли приятели Конвея, два биржевых маклера с двумя громко болтающими девицами; они подозвали такси, забрались в него и укатили. «Она остается. Позволила ему задержать себя. Избить ее за это! Что она о себе воображает?» — пронеслось в голове Генри. Он был настолько зол на нее, что вдруг, почувствовав слабость, вынужден был присесть на край тротуара.