Мариам Юзефовская - Разлад

– Уступи отцу. Не мучайся. В конце концов, и мы в накладе не останемся.

Он резко отодвинулся к стенке. Гнетущее молчание повисло в полумраке спальни. «Ты чего? – спросила Ирина враждебно, – какая муха тебя укусила?» Илья Ильич увидел, каким узким стал ее рот. Словно щель почтового ящика. И такой ненавистью вдруг пахнуло от этого разгоряченного тела, что не выдержал. Взял свою постель. Вышел в другую комнату. В эту ночь долго ворочался на Сашином диване. Вздыхал. Не спалось.

Без малого четверть века прошло. Почти пол жизни Ильи Ильича. Сашка вон какой вымахал! Не сегодня- завтра своих детей будет иметь. А в ту пору только на свет появился. Ножки тонкие. Лицо все в пятнах, красное. Привезли из больницы аккуратненький сверточек. Куколка – да и только. А как развернули – Илья ахнул: «Разве это человек? – подумал он, – кусок мяса!» А здесь еще пеленки. Грязные. Замаранные. Но и виду не подал. Уж больно Ирину было жалко. Любил он ее тогда. Счастлив был так, что частенько думал: «Не стою этого. Не заслужил». И Санька казался крохотной добавкой. Незначительным дополнением к этому огромному счастью. Белкой в колесе тогда вертелся. И не только он. Все в доме. И теща. И Даша-домработница. И даже тесть. Придет, бывало, со службы. Переоденется в домашнюю куртку с кистями. И сразу в детскую. «Ну, как вы сегодня?»

Илья стеснялся вначале тестя. Там, где жил раньше, мужчины вечерами за стол в майках садились. Дома штаны латаные носили. А этот – английский лорд. Чай – из тонкого стакана с серебряным подстаканником. Вечером – атласный халат. После привык.

– А он ничего мужик! – говорил иногда матери. – Только с виду такой фанаберистый.

Она ведь, как узнала о женитьбе сына, испугалась. Начала отговаривать:

– Смотри, Илья. Всю жизнь по струнке надо будет ходить. В такой дом идешь! А я знаю – ты горяч. Не вытерпишь.

Он смеялся над ней:

– Старорежимный ты человек! Не то теперь время. Он сам из простых вышел. А ты бы знала, какой мастеровитый!

И верно, тесть всегда всю мужскую работу по дому делал. Бывало, в воскресенье куртку снимет, черный фартук наденет. И пошел шуровать. В охотку, с удовольствием. Кран починить, диван оббить – сам. И все с песнями, с присвистом. Как затянет:

Домашние знали – мастерит. Теща – та белоручка. И жена Ирина в нее пошла. Все из рук валится. А тесть – нет, рабочая косточка чувствовалась. В доме все шло по указке тестя. Все было заведено по его вкусу. Даже кухней управлял. Бывало, вечером теща спросит:

– Отец, хотим завтра пироги ставить. Как ты? – Помолчит. Пожует губами. Потом скажет: «Ставьте. С капустой. Только смотри, чтоб не жирные. А то в прошлый раз Даша бухнула масла от души».

А уж если что случалось, скрывали как могли. Даже мелочь. Чепуху. Например, Даша тарелку разобьет. Теща сразу побледнеет: «Только бы отец не узнал. Будет скандал. Молчите, ради Б-га».

После Илья заметил – в этом доме вечно что-то утаивали, умалчивали. Редко когда слово правды проронят. И Ирина тоже, что ни день, то новая побрякушка, платье. Спросишь: «Откуда?» Она, прямо глядя в глаза, скажет: «Мама дала». Или: «Отец подарил». Потом стороной узнавал – куплено. Даже сам тесть, если что подарит, обязательно мимоходом бросит небрежно: «Матери знать не обязательно».

Неловко было Илье Ильичу, не приучен был к такому. Но на первых порах думал: «Что это я со своим уставом в чужой монастырь суюсь?» Как-то сказал об этом матери. Конечно, не прямиком. А так, намеком. Вроде бы мимоходом. Когда к слову пришлось. В себе носить, видно, невмоготу уже стало. Мать с полуслова поняла. Всполошилась: «Молчи, Илья. Молчи. Худой мир лучше доброй ссоры. Главное, что к ребенку хорошо относятся». Здесь уж и верно, придраться было не к чему. Что тесть, что теща в Сашке души не чаяли. Комнату отвели ему самую лучшую в квартире. Теплую, солнечную. Окном в парк выходила. Там тестев кабинет был. Теща только раз попросила: «Отец, может уступишь свою комнату? А то в Ирининой холодно для ребенка».

– Ладно. Надо посмотреть, чтобы письменный стол у окна стал. Уж больно велик.

Пошел со складным метром. Перемерял, план набросал. По-хозяйски, основательно.

Илья перетащил тумбы с бюстами. Книжные шкафы. Собрания сочинений классиков. Темные переплеты, позолота. «Неужели все читано?» Перелистнул раз, другой. Увидел отчерки карандаша. Напоследок втащили с Дашей письменный стол. Столешница зеленым сукном оббита. Гигантский, как двуспальная кровать. Тесть часто дома вечерами работал. Допоздна засиживался. «Да, нелегко этот воз тянуть,– думал Илья с уважением, – трудяга-мужик!»