Мариам Юзефовская - Разлад

– Хватит! Сколько можно из пустого в порожнее переливать, – одернул одним махом жену, аккуратно сложил салфетку. Чуть отодвинулся от стола. – Квартирный вопрос нужно решать безотлагательно. – Говорил, как всегда, веско, негромко, властно. Привык, что всю жизнь прислушивались. И сейчас свою линию гнул твердо: – На эту проблему нужно смотреть реально.

Начал излагать, как консультировался, с кем. На каких уровнях. Выходило одно: матери в очереди стоять еще не меньше десяти лет. Илья Ильич не выдержал, поддел:

– А как же, Антон Петрович, ваше заявление: «К концу восьмидесятых жилищная проблема в городе будет решена». У меня даже где-то вырезка из газеты сохранилась.

Тесть побагровел. Резко провел рукой по затылку. Крепкому. Коротко стриженому: «Главное, не сорваться! Ну и стервец. Гвоздит без пощады. Сам палец о палец не ударил. Все норовит на дармовщину урвать, за счет государства проехаться. Послушать его, так везде обошли, везде – недодали. А что сам сделал для народа? Для Родины? И таких немало. Несколько поколений вырастили. Нахлебники! По ним хоть трава не расти. Вынь да положь. А что, откуда – их не интересует». Ух как захотелось ему одёрнуть, поставить на место. Но пересилил себя. Чему-чему, а выдержке его жизнь научила. Он усмехнулся. Положил Илье Ильичу руку на плечо:

– Постой. Не кипятись. Что в свое время не пришел на помощь Полине, помню. Но иначе не мог. Совесть не позволяла. Сам знаешь, для меня на службе не было ни свата, ни брата. Потому что только один раз поблажку себе дай, и пошло-поехало.

– Бывало, машину и ту у тебя не допросишься, – попрекнула задним числом теща. – Ждешь, ждешь целый день, а после возьмем с Дашей рюкзаки и пойдем в распределитель. Помнишь, сразу после войны, нам давали паек. Тушенка американская, галеты, шоколад. И еще хлеб был белый-белый. Пушистый. Теперь такой и не выпекают. Представляешь, Ильюшечка, нагрузимся, как ишаки, и бредем. На смех всему городу.

Илья Ильич невесело подумал: «Моей бы матери ваши заботы». Но промолчал. По горькому опыту знал, сытый голодного не разумеет.

– Теперь вот отца на пенсию отправили, – коротко всхлипнула теща, – думаешь, зря? Он ведь со своей честностью у них был как кость в горле.

– Помолчи, – цыкнул на нее Антон Петрович, – не твоего ума дело! – И, повернувшись к Илье Ильичу, сказал с непритворной болью:

– Мы ведь родня. Кто же на помощь придет. Как не свои, близкие. Сам знаешь, родней тебя и Полины у нас никого нет. Потому и пришел с предложением. Пусть Полина к нам переселяется. – Он сделал маленькую паузу. Торжественно, многозначительно добавил: – Со всеми вытекающими отсюда юридическими последствиями. Комнату ей выделим. Пускай живет себе на здоровье.

– Бывшую Дашину комнатку, – уточнила теща, – теплая, светлая, уютная. – Сказала и тут же робко глянула на мужа: «Так ли?»

Можейко метнул яростный взгляд на жену: «Какого рожна влезла без спросу? Связался на свою голову. Ведь знаю, не первый день живу с ней, любое дело испортить может. Нет, дернул черт в недобрый час. Зачем-то приплела Дашу-покойницу. Илья это неверно истолковать может. У него ведь характер, как порох». И точно, Илья Ильич вспыхнул. Насторожился: «Вот они зачем мать приманивают к себе. Домработница им нужна. Безответная. Бесплатная. Неплохо придумано. Из-за этого, значит, весь сыр-бор и развели. А ведь с самого начала чувствовал неспроста этот обед затеян. Неспроста». Он зло прищурился:

– Это на каких же правах мать у вас проживать будет? В домработницах, что ли?

– Что ты, Илья! И как только язык у тебя поворачивается, – возмутился Можейко. Давно ждал прищурочку эту.

Предчувствовал. Сторожил зорко миг ее появления. Знал ей истинную цену. После этого обычно следовал скандал. Хлопанье дверьми. Многомесячное враждебное молчание. Всякие попытки к сближению Ильей Ильичем отсекались напрочь. Резко и наотмашь. Потому поспешно добавил: – Я ведь Полину прописать у себя хочу. Чтоб все было чин- чином. И насчет разрешения уже прозондировал.

Илья Ильич угрюмо молчал. Про себя прикидывал: «Верить или нет?» Вопросительно посмотрел на жену. Ирина улыбалась рассеянно. Вежливо. Казалось, не чувствует ни напряжения, ни неловкости. Но под взглядом мужа покраснела, пятнами пошла. «Наконец-то и ее допекло!» – со злорадством подумал Илья Ильич. Она искоса посмотрела на отца:

– Папа, а ты не хочешь со мной поменяться? Перейти в мою квартиру?

«В мою», – кольнуло Илью Ильича. Это был старый, наболевший вопрос в их семейной жизни. Кооперативная квартира, подарок тестя, была записана на Ирину. «Оттого и сказала в мою, – подумал он, – это у них семейное. «Мое».