Мариам Юзефовская - Разлад

– Кого? – спросил деланно-безразлично.

– Тебя, — ответила она робко, – на партсобрание приглашают.

– Не поеду в такую даль, да и нечего мне там делать в этой покойницкой, – не выдержав, выплеснул перед женой затаённую обиду. Не успел на пенсию уйти, как тут же предложили перейти в парторганизацию при домоуправлении. А там, что ни собрание, то «почтим память вставанием». Не раз уже имел честь присутствовать. Сыт был этим по горло. – Нет. И не подумаю. Звони, скажи болен, твёрдо отрезал Можейко.

– Они ведь машину послали. К трем будет, – она тревожно посмотрела на мужа, – езжай, Антон. Сам знаешь, с этой перестрелкой, еще неизвестно куда повернется, – она заискивающе улыбнулась. «Специально сказала «перестрелкой», чтобы мне угодить, – вскипел про себя Можейко, – я давеча сболтнул сгоряча, а она как попугай следом повторяет. И сейчас сорвался. На кой черт про покойницкую ляпнул! У нее ведь язык без привязи. Еще накличет беду». Он резко осадил жену:

– Что мелешь попусту? Займись делом.

Пошел в спальню. Вынул из шкафа чистое белье. Стоя под прохладным душем, прикидывал: «Все это неспроста. Собрание – предлог. И машину зря гонять в такую даль из-за меня не будут. Не те времена. Да и кто я теперь такой? Персональный пенсионер. Кочка на ровном месте. Нет, тут что-то не так! – Шальная мысль ворвалась в сознание, словно светящаяся шаровая молния. – А вдруг перемены? Нынешнее время – зыбкое. Вроде качелей. То влево занесет, то вправо. Глазом не уследить, не то чтобы умом понять». С этой минуты начал торопиться, нервничать от нетерпения. Ровно к трем был выбрит, одет. Белая рубашка оттеняла огрубевшее, загорелое лицо. Он пристально посмотрел на себя в зеркало: «Творческий отпуск пошел, кажется, тебе на пользу. Да и вообще, может, все в конце концов обернется к лучшему. Пока там грызлись, сводили счеты – был в стороне. А теперь – вот он я! Чистенький! Прошу любить и жаловать!» Часы в столовой пробили четверть часа. И сердце заныло от тревоги: «А если не пробьются на машине? Что тогда? – начал ругать себя ругательски, – какого черта заперся в эту глухомань? Разве не знал, что ложка дорога к обеду?» Он маялся, выглядывал то и дело в окно. Внезапно словно ледяной водой окатило: «С чего решил, что перемены? Сорока на хвосте принесла? Так быстро это дело не делается. Сейчас пока у них медовый месяц. Разговоры, обещания. Признания в любви. Нет, тут нужно выждать. Время нужно. Время. Ты, может, и не доживешь. Считай, вышел уже в тираж».

Вдалеке послышалось надрывное урчание мотора. Он вышел на крыльцо. Но ворота не спешил открывать. И только когда машина несколько раз просигналила, повелительно кивнул жене: «Иди». Сел привычно на переднее сидение. Захлопнул дверцу. Олимпиада Матвеевна метнулась вслед: «Ждать к ужину?» Он то ли не услышал, то ли не захотел отвечать. Стоя у ворот, она долго глядела вслед. И все шептала: «Дай-то Б-г! Дай-то Б-г».

Когда машина скрылась из виду, кинулась в дом. Торопясь и путая цифры, набрала рабочий телефон дочери.

– Ты одна?

Должность у Ирины была небольшая. Занимала крохотный, отдельный кабинетик. Встречи, семинары, совещания — все время на людях. Работала в том же здании, куда еще совсем недавно отец изо дня в день ездил на службу.

Олимпиада Матвеевна теперь с тоской вспоминала это время. Казалось, жизнь идет по накатанной колее. Ровно в девять утра к их дому в Обыденском переулке подъезжала машина. Муж уже в пальто, зажав под мышкой папку со служебными бумагами, ждал у подъезда. Все казалось незыблемым. Прочным и вечным. И вдруг в один миг поломалось. Рухнуло. В последнее время будто точку опоры потеряла. А тут еще Ирина масла в огонь добавляла:

– Сокращения. Перестановки.

Она сердилась на дочь за плохие вести. Про себя ругала бестолковой. Но иногда находила утешение в этих новостях: «Не один Антон пострадал. Другим тоже сейчас не сладко». Конечно, живи в городе, знала бы многое. Бабью болтливость никакими указами не отменишь. Даже и слова не нужно, чтобы понять, что к чему. По тону разговора, по тому как здоровались с ней в распределителе, как часто забегали за всякими мелочами, как поздравляли с праздниками – по всему этому научилась определять, прочно ли сидит Антон на своем месте. Но ведь уже с полгода как не показывала и носа в городе. Одна ниточка осталась – Ирина. Поэтому с разбегу и зачастила:

– Что у вас там новенького? – Сама от волнения дух еле-еле переводила. Совсем выбили ее из колеи и этот звонок послеобеденный, и машина из гаража. В душе стала проклёвываться надежда. Маленькая. Слабенькая как зеленый росточек: «Наверняка вспомнили. Таких, как Антон – теперь по пальцам пересчитаешь. Честный до глупости. Другие тащат все, что под руку ни попадет, а этот за всю жизнь пылинки казённой в дом не внес».