Мариам Юзефовская - В поисках Ханаан

– Ты? Он загородил собой дверной проем. Она сразу же повернулась, побежала, не оглядываясь, по ступеням вниз. Он нагнал ее уже в темной парадной. Схватил за руку, – постой! – И потянул наверх, – совсем окоченела. Где ты болталась? – Она, упираясь, нехотя пошла следом за ним. На топчане сидели двое. – Знакомься, – сказал Илья со смутной усмешкой, – Миха и Зиня. Мои друзья детства.

Миха, сутулый черноволосый, носатый, сдержанно поздоровался. А Зиня, белокурый, с мягким, детским лицом, тихо улыбнулся. В комнате повисло тягостное молчание.

– Вы проездом? – Спросила Октя, покраснев.

Они неопределенно кивнули. Начали собираться. Окте стало неловко.

– Я сейчас ухожу, – пробормотала она.

– Нам пора, – коротко отозвался Миха.

Когда остались одни, Октя спросила: «Кто это?». Илья ничего не ответил, прижал ее крепко к себе, начал целовать. В эту ночь они долго, исступленно любили друг друга. Уже под утро, когда она, обессилев, начала проваливаться в сладкую дрему, Илья прошептал: «Давай уедем». Октя тихо засмеялась в полусне. «Куда?». Обхватила его за плечи.

Она еще несколько раз сталкивалась с Михой и Зиней. То на улице, возле института, где они поджидали Илью, то у него дома. Ее это всегда злило. Обычно они объявлялись в те золотые денечки, когда Костя был в отъезде, и Октя чувствовала себя хозяйкой в этой комнатушке. Однажды не выдержала, попеняла Илье: «Зачем ты их приваживаешь?». Он цыкнул: «Не вмешивайся». Она обиженно умолкла, отметив про себя, что всегда после встречи с ними он бывает замкнутым и раздражительным. Однажды заявились в полночь, когда она уже была в постели. О чем-то долго шептались с Ильей, и Октя, не дождавшись их ухода, уснула. Утром, когда открыла глаза, увидела, что Миха еще не ушел. Сидел, склонившись над столом, что-то писал, Илья заглядывал ему через плечо. «А твой брат?» – Услышала она голос Михи. Илья что-то невнятно пробубнил в ответ. Потом стал тихо, размеренно диктовать: «Разрыв с интеллигенцией ни для одной власти не оставался безнаказанным. Рано или поздно настигало возмездие. В Манеже взвился и оглушительно щелкнул кнут. Этот удар прокатился эхом по всей стране». Она окончательно проснулась. Илья тут же начал спроваживать ее в институт. Хвостов у нее, как всегда, была уйма, не то что у Ильи, который учился играючи. На лестнице, целуя, легонько подтолкнул: «Беги, – и уже вдогонку бросил, – сегодня меня вечером не будет». Она тотчас с разбегу остановилась, упавшим голосом спросила: «Опять?». – «Я буду занят», – сухо ответил он.

А после каникул была студенческая конференция, на которой и Илья выступал с докладом. Горячась и краснея, он толковал в нем о консервативности народных масс. И сразу грянул гром. Последовали проработки, выволочки, вызовы в деканат. Нужно было тут же отступиться, покаяться. Но он стоял на своем, не понимал – или, скорее всего, не хотел понять – в чем его ошибка. Она металась, не зная, как ему помочь. И тогда решила прибегнуть к помощи матери. Затащила Илью к себе домой.

Обычно, когда приходили вместе, мать тотчас исчезала: «Я к Маше». Была у нее такая закадычная подруга со времен рабфака. Тоже незамужняя, с дочерью. Вместе воевали, вместе работали теперь переводчицами. Но не это объединяло. Главное, что особенно ценилось, – это единство принципов и взглядов. «Идейный дуэт», – язвил Илья. Между ним и матерью после первой же встречи установились прохладные отношения. Играли в шахматы, беседовали, но все время оба начеку, словно снайперы в засаде.

Сборы матери были недолги. В портфеле, с которым ходила на работу, вперемежку лежало все необходимое: газеты, лекарства, документы, рисовая диетическая котлетка, купленная по пути. Домой от Маши обычно возвращалась на следующий день, к вечеру.

В этот раз она ее задержала: «Мама, не уходи, нужно посоветоваться». На завтра была назначена главная распиналовка Ильи, и потому хваталась, как утопающая, за любую соломинку. Сбивчиво, с пятое на десятое, под хмурым, злым взглядом Ильи начала рассказывать. Мать молча сидела, покачивая ногой в дешевенькой туфле со сбитым каблуком.

– То есть – вы утверждаете, что народ консервативен? – Настороженно уточнила она.

– Да, – ответил Илья угрюмо. – В народе существует страх перед новым, неизведанным. И это понятно. Осмыслить и предвидеть последствия поворотов истории под силу лишь горстке. Да и она зачастую бредет, как в тумане, не видя больше – чем на шаг вперед. А ведь эта горстка долгие годы вынашивает планы, обдумывает, выверяет их с прошлым других народов. Где же за ней поспеть тем, у кого все заботы сосредоточены вокруг хлеба насущного? Оттого в решающие моменты народ замирает, как птица перед грозой, стремясь укрыться от надвигающихся перемен – и при этом нередко упускает счастливый миг, который дарит ему судьба.