Мариам Юзефовская - В поисках Ханаан

По обеим сторонам дороги чернели остовы обгоревших машин.

— В 48-м они пробивались в осажденную часть города с бойцами, оружием и продовольствием. Из пяти два сгорали дотла вместе с людьми. Это место обстреливалось арабами с двух сторон. Так что ваш Ханаан оказался адской сковородой в прямом и переносном смысле. Молчишь, отпрыск сионизма?

«Хорошенькое начало, — подумала я, — если так пойдет и дальше, то к вечеру мы разругаемся в пух и прах!»

— Ну, Федул, чего губы надул? — Лина метнула в мою сторону примирительный взгляд. — Кстати, как звали твоего отца? Откуда он свалился на нашу голову?

— Айзик Дан. Манюля говорит, что он был родом из Польши. Учился в Варшаве на медицинском факультете. Перед приходом немцев бежал в Литву, — нехотя ответила я, все еще переживая выпад Лины.

— Слушай! У нас не семейка, а мадридский двор — сплошные интриги и тайны. Ты хоть знаешь, куда делись твои родители?

— После войны они перебрались из Литвы в Польшу, оттуда в Израиль. А потом как в воду канули. Меня, двухмесячную, Шошана не отдала, им предстояло нелегально переходить через границу. И не одну.

— Да, бабушка на своей шкуре познала, что это такое, — пробормотала Лина и вдруг, как это было принято между тетками, толкнула меня локтем. — Смотри! Иерусалим!

Дома, ослепляющие в этом раскаленном от зноя воздухе своей непереносимой белизной, надвигались прямо на нас. Словно в детском калейдоскопе замелькали черные лапсердаки, белоснежные куфьи, пестро расшитые длинные до пят платья. И над всем этим — кремнистые горы, поросшие выгоревшей травой.

— Это Храмовая гора? А это мечеть Омара? — показала я на высящийся вдали и горящий под солнцем золотой купол. — А это квартал Монтефиори? — воскликнула, завидев застывшие крылья старинной мельницы. — Вы с Машкой, наверное, уже все здесь облазили!

Я так страстно в детстве желала свидания с этим городом, что теперь мне здесь все казалось родным и близким. Возбужденная встречей со своей выстраданной мечтой, даже не заметила, что в Лине опять начало нарастать раздражение, пока она вдруг не выпалила:

— Черт возьми! Ты, думаешь, я живу как раньше — гуляю, шляюсь по музеям. А я тут вкалываю, моя милая! Так, как никогда еще не вкалывала. Тебе такое и в страшном сне не приснится.

— Где ты работаешь? — робко спросила я.

— Потом поговорим, — резко оборвала она, напряженно глядя на дорогу.

Чем дальше от центра, тем бедней становились дома и грязней улицы. Уже чуть начало смеркаться, когда мы, наконец, подъехали к железобетонной обшарпанной пятиэтажке. На миг мне почудилось, что я никуда не уезжала из своего города. И мой Ирушалем — несбыточный сон. Но растрепанные пыльные пальмы, гортанные голоса женщин, сидящих возле дома, и кишащие, как рой мух, загорелые смуглые дети, вернули меня к действительности.

— Только так. Заруби себе на носу, — Лина сурово посмотрела на меня. — У нас шикарная квартира и прекрасная мебель. Ты поняла? Бельчонок тоскует по своим хоромам и гарнитурам. Страшно комплексует из-за мебели, которую папа сколотил своими руками из упаковочных ящиков. И еще — о Машке ни слова. Я потом все объясню. А в остальном, прекрасная маркиза — все хорошо, все хорошо, — пропела она и вышла из машины.

Едва я перешагнула через порог, как попала в объятия Белки и Стефы. Мы теснились в крохотной прихожей, напирая друг на друга.

— Ну как тебе наша Израильщина? — весело закричал полковник, выглядывая из-за плеча жены. В квартире царил полумрак от спущенных жалюзей. Пока Стефа и Белка накрывали на стол, он показал небольшую гостиную, с примыкающей к ней кухонькой: две крохотные спальни, лоджию чуть больше кухонного шкафчика. И всё без умолку, с детской гордостью говорил о своих однополчанах:

— Они меня не забывают. Пишут. Каждый месяц получаю по два-три письма. И вдруг, оглянувшись на жену, дернул Лину за руку:

— Ты что заблудилась? Попала к арабам? Я уже прямо извелся.

— Было дело под Полтавой, — кивнула она.

— Я ведь тебе говорил — бери правую полосу!

— Всё, папа, всё, — отмахнулась Лина.

Так вот отчего была так напряжена, когда мы проезжали квартал, застроенный низкими домами с плоскими крышами, где не было ни деревца, ни кустика, ни клочка зелени, — подумала я, — а ведь и виду не подала. Только, сузив глаза, процедила сквозь зубы: «Наши кузены по линии праотца Авраама», — и нажала на газ.

— Почему ничего не сказала? — вырвалось у меня.

— А чтобы ты сделала? Помахала им белым платочком парламентера? — Зло рассмеялась Лина.