Мариам Юзефовская - В поисках Ханаан

И я провалилась в знойную мглу.

Израиль оглушил пылающим солнцем. Аэропорт был малолюден. Изредка по залу проходили молодые люди в голубых рубашках с табличками службы безопасности. Но походка их была так небрежно-развалиста и по-восточному ленива, что все это казалось игрой бойскаутов.

Меня встречала Лина. Загоревшая, в шортах и в сандалиях на босую ногу, словно только что вернулась из отпуска, проведенного на Кавказе или в Крыму.

— Ты классно выглядишь, — сказала я.

— На том и стоим, — она вызывающе вздернула подбородок.

Мы растроганно расцеловались.

— Садись, — Лина открыла дверцу новенькой машины.

— Твоя? — поразилась я

— Угу, — хмыкнула Лина. — Пока не столько моя, сколько банка. Жизнь взаймы. Но уже столько денег в нее всадила, что должна до конца дней своих любить ее и беречь, как ласковую мать. На работу и с работы езжу на автобусе.

Машина рванула с места. В окно бил сухой горячий ветер.

— Апельсины! — невольно вскрикнула я, увидев деревья, увешанные оранжевыми шарами.

— Их здесь — как картошки на Конном рынке, — Лина равнодушно пожала плечами.

Она вела на большой скорости, обгоняя высокие двухэтажные автобусы, грузовики, фуры и легковушки.

— Не зря дед Аврам звал тебя «пожарная команда», — засмеялась я.

— Есть такой грех, люблю быструю езду.

Польщенная похвалой, она приосанилась и вдруг напролом стала вклиниваться в поток машин. Тотчас со всех сторон оглушительно засигналили. Высунувшись из окна, Лина приветственно помахала рукой и кокетливо улыбнулась.

— Мотек (сладкий), — прокричала она кому-то, — не сердись. Это вредно для здоровья. — И подмигнула мне. — Ишь, раскукарекался! Ну-ка выгляни. Пусть он подумает, что у него двоится в глазах. — И с силой потянула меня к своему окну. От азарта ее лицо порозовело. — Еще польска не згинела, — пропела она.

Это был Линин любимый трюк — поражать мужчин нашей схожестью. Она любила дефилировать со мной под руку в одинаковых платьях где-нибудь в людном месте. Ей нравилось, когда на нее устремлялись взгляды. У меня же это вызывало глухой протест, всегда и во всем хотела быть самой по себе и неприметной.

— Расскажи как здесь Машка? — спросила я.

— Нормально. Сама увидишь, — отрывисто сказала Лина, лицо ее сразу поскучнело. И тотчас перевела разговор в другое русло. — Как там у вас сейчас?

— Сносно. Правда, зимой ходим по дому в валенках и телогрейках. На работе тоже холод собачий. Иногда отключают газ, электричество. Помнишь Шошины бурки? Теперь я в них дома щеголяю.

— Балованные вы там. Скажите спасибо, что не стреляют и не приходится таскать на плече сумку с противогазом. — И кивнула на заднее сидение, на котором лежала холщовая сумка защитного цвета. Надо бы давным-давно забросить на антресоли, но на всякий случай держу под рукой. Мы ведь с самолета попали прямо на этот бал-маскарад.

— Страшно было? — тихо спросила я.

— Знаешь, сидишь в подвале час, два, в какой-то момент тупеешь и думаешь, провались все в тартарары. Туда мне и дорога. Только Машку жалко и стариков, конечно.

Дорога шла в гору. По обеим сторонам ее стояли подбитые танкетки.

— Память о войне Судного дня! — Она обернулась ко мне. — Представляешь, до этого страна была в талии чуть больше пятнадцати километров. Хорошему танку минут пятнадцать езды. Кстати, еще чуть-чуть, и полковник мог бы оставить о себе здесь неувядающую славу. А у моей маман был бы шанс повторить подвиг Юдифи. Вот был бы номер! Спасибо твоим родителям. Сами того не зная, подпортили ему анкету. Мой папа рвался к Насеру в советники еще до Шестидневной войны.

— Недаром Бенчик любил повторять, что чем больше человек, тем больше в нем дурных побуждений, — сказала я.

— Уж этот мне Бенчик! — внезапно вспылила Лина, — всю жизнь забивал нам голову: «Иерушалем! Иерушалем!». А как ты ему подпевала! В детстве у тебя это было, что-то вроде перемежающейся лихорадки. Видно, наследственное. Думаю, Шошана не зря называла твоего отца ционистом. Но теперь ты у нас переросла, выздоровела и в сторону Израиля даже не хочешь смотреть. Кстати, Зяма и Яша тоже. А нам тут расхлебывать это варево до пришествия Мессии. Но почему нужно было обосновываться именно здесь? Не в Уругвае или Аргентине? А потому, что мы — евреи принципиальные: «Отдайте нам наш Ханаан». Хотя с самого начала было ясно, что малой кровью здесь не обойдешься. Видишь эти грузовики?