Мариам Юзефовская - В поисках Ханаан

Однако, как когда-то мои соплеменники, обжившись в Ханаане, вскоре убедились, что тучные пастбища, виноградники и масличные сады часто перемежаются голыми хребтами и базальтовыми скалами, так и я, став полноправным жителем Дубровска, начала отмечать пожухлую листву рощиц, окаймлявших «шайбы», и грибы мутного дыма над этими гигантскими цилиндрами, внезапно вспухавшие ниже обыкновенных облаков, освещенных солнцем. Каждый раз после такого выброса в город врывался острый запах нашатырного спирта. Все чаще на глаза мне начал попадаться серовато-грязный налет. Он был везде: на стеклах окон, на парковых скамейках, на стенах зданий, на листве деревьев. Даже лицо Нины, моей соседки по квартире, казалось серовато-грязным. Часто, особенно по ночам, из-за тонкой перегородки, разделяющей наши комнаты, доносился надрывный кашель. Случалось, я замечала ее покрасневшие глаза, не то заплаканные, не то воспаленные. Она оказалась замкнутой и неразговорчивой. И лишь однажды, когда мой взгляд непроизвольно задержался на ее руках, усыпанных красными мелкими струпьями, она, нервно передернув плечами, поспешно засунула кисти рук в широкие рукава халата:

— Не беспокойтесь, это не заразно.

Мне стало неловко, она угадала мою брезгливую настороженность:

— Вы в какой «шайбе» работаете? — спросила Нина.

И этим повергла меня в еще большее смущение:

— Меня пока определили в «клюшку», — как можно небрежней ответила я, подчеркивая, что моя отстраненность от работ в «шайбах», где располагались производственные корпуса, явление временное.

— Повезло, — неопределенно усмехнулась Нина и ушла в свою комнату.

«Ничего себе повезло», — с горечью подумала я. Уже полгода изо дня в день, перемалывала в себе обиду: в лабораторию, тем более на производство — ни ногой, посадили вместе с бабьем — секретаршей и экономисткой, целый день болтовня, телефонные звонки, стук печатной машинки, треск арифмометра, вместо схем, макетов и осциллографа — гора рефератов, технических журналов и подшивки патентов. «Вожусь с бумагами, как канцелярская крыса», — грызла я себя.

Разговор с Ниной подтолкнул меня к действию. На другой день, пересилив страх и улучив удобную минуту, вошла в кабинет начальника отдела Кислева.

— Борис Евсеевич, — пробормотала, стараясь унять внутреннюю дрожь.

— Да, слушаю вас, — машинально ответил он, не отрываясь от чертежа, разостланного на столе.

— Дайте мне другую работу, — решительно выпалила я.

— Вот как? — Он поднял голову, воткнул карандаш в свою густую кудрявую шевелюру, начал им ворошить черные с проседью пряди. — Вас не устраивает должность технического информатора? Я просмотрел пару ваших обзоров, они довольно толковы и грамотны. Английский вы знаете неплохо. По-моему, для женщины это прекрасная работа.

— Я — не женщина, я — инженер! — насупившись, бросила с гневом.

— Это уже интересно! — Кислев откинулся в кресле и коротко рассмеялся: — Новое веяние в борьбе за равноправие? Не женщина, а инженер. Итак, чего вы хотите?

— У меня красный диплом. Переведите меня в разработчики!

— В разработчики? — Он покачал головой. — В разработчики не переводят, милая дама. Разработчик — это творец. Либо в вас сие качество присутствует, либо нет.

— Во мне присутствует, — с напором произнесла я.

— А вы не страдаете от избытка скромности, — он насмешливо прищурился. — Как по — вашему, мог бы Б-г закончить с отличием ваш вуз?

— Думаю, ЕГО бы срезали в первую же сессию на марксизме-ленинизме, — ответила я, закаленная шуточками деда Аврама.

Кислев снова хохотнул, и я расценила это как маленькую победу. Пытаясь поймать его взгляд, просительно выдохнула:

— Борис Евсеевич, — и запнулась от робости.

Кислев пожевал губами:

— А вы настырная. Хотите, обрисую вашу перспективу на ближайшие десять лет? Три года на подхвате, куда пошлют, затем, если себя покажете, вам дадут кусок работы, но не думайте, что тут уж вы развернетесь. Будете делать то, что прикажут. К тридцати пяти — старший инженер и точка. Выше не пойдете. С мужчинами тяжело конкурировать. Особенно у меня в отделе. Все на подбор.

— Меня это не пугает, — с вызовом сказала я.

— Как вы знаете, мы связаны с секретностью, — Кислев многозначительно посмотрел на меня, — что у вас с родней?

— Все в порядке, — ответила, не колеблясь.

— Тогда неделю на размышление. — И он покосился в сторону разостланных на столе чертежей.

— Мне не нужна неделя. Давайте решим сейчас, — твердо сказала, чувствуя, что Кислев теряет интерес к разговору.