Патрик Модиано - Ночная трава

— Почему ты не напишешь ему письмо, не назначишь встречу? — спросила меня Данни.

Нет уж. В следующий раз я поборю свою скромность, подойду и пожму ему руку. Но — увы — я больше ни разу не видел его, а много лет спустя к тому же узнал от одного из его друзей, что, когда кто-то жал ему руку, он смотрел со скучающим видом и говорил: «Снова пять пальцев?». Да, порой жизнь монотонна и банальна, как сейчас, когда я пишу эти строки, стараясь найти бреши во времени, чтоб сбежать через них. Мы сидели вдвоем на скамейке, на аллее бульвара, между воротами гостиницы «Таранн» и стоянкой такси. Через год я узнаю, что на этом самом месте, прямо на тротуаре перед нами было совершено преступление. Марокканского политического деятеля посадили в машину — будто бы полицейскую — и увезли, сначала это проходило как похищение, затем как преступление. И имя Жоржа, так часто бывавшего в холле отеля «Юник», мелькало на страницах газет в качестве имени одного из действующих лиц, так что я ждал появления там же Поля Шастанье, Дювельца, Жерара Марсиано и Агхамури — я бы очень хотел узнать его мнение по поводу всего этого. Но мне было страшно, и я вспоминал, что он сказал мне тогда, в кафе у театра «Лютеция»: «Мы вроде зачумленных… Общаясь с нами, вы рискуете подхватить чуму…» Как-то раз, днем, я забрел далеко на запад, к самому Отёй, и зашел в телефонную будку. Расстояние придало мне смелости. Казалось, что отель «Юник» где-то в другом городе. Я набрал номер марокканского корпуса, который Агхамури дал мне еще при первой нашей встрече, вместе с Данни, — я записал его в блокнот: POR 58–17. Едва ли он все еще живет в той комнате. Я слышал, как глухо звучит мой собственный голос:

— Могу я поговорить с Гхали Агхамури?

На том конце молчали. Я чуть было не бросил трубку. У меня вдруг закружилась голова, как бывает с тем, кто хочет спрятаться, но вместо этого вдруг бежит навстречу опасности.

— А кто его спрашивает?

Вопрос был задан сухим тоном полицейского инспектора.

— Друг.

— Я спросил ваше имя, мсье.

Я чуть не поддался нахлынувшей слабости: сказать ему мое имя, фамилию, адрес… Я вовремя удержался.

— Тристан Корбьер.

Молчание. Должно быть, он записал.

— И зачем вам нужно говорить с Гхали Агхамури?

— Потому что я хочу поговорить с ним.

Я тоже взял твердый тон. Гораздо тверже его.

— Гхали Агхамури больше не живет в марокканском корпусе. Вы слышите меня, мсье? Вы слышите?

Теперь уже я молчал в трубку. И я почувствовал, как мой собеседник на том конце забеспокоился и даже встревожился из-за моего молчания. Я повесил трубку. Впоследствии я часто проходил мимо отеля «Руаяль Сен-Жермен» и гостиницы «Таранн», но ни того ни другого уже не было, будто кто-то нарочно старался убрать обстановку, в которой совершалось преступление, чтобы о нем забыли. Когда я шел там на прошлой неделе, то не было даже скамейки напротив стоянки такси, где мы с Данни сидели в тот вечер.

— Это глупо… Я могла прямо сейчас подойти и сказать ему, что меня зовут Данни, как его стихотворение.

Она рассмеялась. Судя по тому, что я читал у него, да и по его добродушному виду, он бы, конечно, уделил нам пару минут. Иногда, шагая по улице один, я читал вслух его строки:

Церковь Святого Христофора в Жавель. Мы только что вернулись из того района, я, как всегда, ходил с Данни на почту. Всю дорогу я хотел рассказать ей о том, что мне говорил Агхамури, про упомянутую им «грязную историю», которая как-то должна касаться Данни, но я никак не мог подыскать нужных слов, а вернее, правильного тона, чтоб это звучало легко, почти в шутку, и не вспугнуло ее… Я боялся, что она «соскочит», как говорят в определенных кругах: вроде того, что собирается в отеле «Юник», — и потому в воздухе висела неловкость.

Мы уже дошли до поворота на улицу Ренн, ведущую прямо на Монпарнас. Но на самом пороге этой длинной печальной улицы, раздвинутой, как подзорная труба, до самого горизонта — черноватая громада Монпарнасской башни в ту пору еще не омрачала ее, — я на минуту замялся. Я спросил ее, так ли ей непременно нужно вернуться в отель «Юник».

— Нужно увидеться с Агхамури, — сказала она, — он должен передать мне кое-какие документы.

Вот и момент, чтобы наконец расставить все по местам. Еще пару секунд я медлил, а потом:

— А что за документы? На имя Мишель Агхамури?

Она глядела на меня, точно окаменев, стоя недвижно на тротуаре, напротив того места, где сейчас магазин «Монопри», а тогда был заброшенный парк, служивший прибежищем для сотен бездомных кошек.