Арно Зурмински - Йокенен, или Долгий путь из Восточной Пруссии в Германию

Карашо! Чужой солдат согласился, маленький фриц пусть останется в Йокенен.

Телега загромыхала дальше. В дверях каждого обитаемого дома один из солдат делал свое объявление об отъезде в Германию. Через два часа. В трактире тем временем разразились вопли и стенания. Виткунша со слезами на глазах умоляла Ивана вступиться за нее. Но Иван ни за что на свете не хотел везти старуху с собой на свое большое море. Она в растерянности бегала вверх и вниз по лестнице, не делая ни малейшей попытки собирать свое имущество, задержалась на какое-то время в погребе, как будто хотела там спрятаться, потом с ревом вбежала в хлев и прачечную. Нет, она не хотела ни за что ни про что отдавать свой трактир! Она продолжала цепляться за этот кирпичный дом, покрашенный желтой краской, самое большое и красивое здание Йокенен, если не считать замка.

- И всего два часа времени! - вдруг воскликнула она, как будто это была самая большая несправедливость.

Герману показалось, что два часа - более чем достаточно. У кого ничего нет, тому только куртку натянуть и он готов. Чтобы быть подальше от ругающейся Виткунши, он вышел через сад. Нашел еще время согнать снежками воробьев с крыши сарая, спустился к пруду, опорожнил в кустах ивняка свой кишечник и, не торопясь, вернулся в трактир. Отправиться в Германию или поехать с Иваном на большое море? Посмотрим, что на это скажет Петер.

Только он собирался припустить рысью к Петеру Ашмонайту, как на улице показались первые телеги, нагруженные штопаными картофельными мешками, сумками и корзинами. Герман остановился. Он не хотел пропустить этот спектакль, хотел увидеть, как солдаты будут выгонять Виткуншу из трактира.

Один из гражданских зашел в прихожую, крикнул по-польски, вызывая Виткуншу. Старуха забралась в кровать и натянула до ушей одеяло. Мужчина вышел, качая головой. Тогда один из чужих солдат, не долго раздумывая, влетел в трактир, огромными шагами - через две, три ступени - взбежал по лестнице, чертыхаясь, оттолкнул Германа и распахнул дверь Виткунши. Герман слышал, как он молотил прикладом по перине, слышал взвизгивание Виткунши да, а как еще плачет шестидесятилетняя женщина, получив в поясницу удар прикладом, пусть даже и смягченный гусиным пухом.

Она, скуля, вылезла из кровати, надела платье, поверх него хорошую шубу из барсучьих шкур, пронесенную через все невзгоды, а сейчас безраздельно принадлежавшую вшам. Переваливаясь, круглая, как пивной бочонок, она выкатилась из трактира, бросила на него прощальный зареванный взгляд, медленно направилась к ожидавшей телеге. Из окна Герман видел, как трудно ей было на нее забраться. На это потребовалось какое-то время. А пока все наблюдали за этой сценой, из деревни подкатила вторая повозка. Герман вздрогнул: рядом лошадьми шла фрау Ашмонайт, а наверху на вещах восседал Петер. Ему стало ясно одно: Петер хочет ехать в Германию, и сейчас, в это самое мгновение, ему нужно сделать выбор между Петером и Йокенен, между Германией и далеким Азовским морем. Что останется от Йокенен, если Петер уедет?

Петер помахал рукой. Видя, что Герман и не собирается покидать свое окно, Петер пошел в трактир.

- Ты что? - крикнул он уже на лестнице.

- Я не поеду.

Петер уставился на него, не понимая.

- Ты сдвинулся? Когда мы свалим, здесь ведь больше ни одного немца не будет.

- Я должен ждать маму и папу, - возразил Герман и посмотрел на шоссе, как будто там вот-вот могли показаться два пешехода.

Но от Петера было невозможно так легко отмахнуться. Для него этот переезд в Германию был радостным событием, полным приключений путешествием к незнакомым городам - нечто такое, что на долю мальчика из Йокенен выпадает всего раз в жизни. А тут он еще добавил такое оптимистическое заявление:

- Твои родители наверняка уже в Германии! А иначе где же еще все те люди, которых здесь нет?

Позади них Алеша насвистывал песенку. Герман взглянул на него, и Алеша улыбнулся в ответ. Как объяснить Ивану, что он все-таки решил поехать в Германию? Он пошел в конюшню, где Иван хлопотал около лошадей. Герман остановился в дверях. Объяснений не понадобилось, Иван сразу же понял (а может быть, и вообще никогда не думал всерьез взять Германа с собой). Он отставил вилы в угол и полез по лестнице на сеновал. На последних ступеньках он остановился, стал шарить руками под балкой, ругнулся, поднял несколько досок и наконец нашел, что искал. Сунул Герману в руку пачку денег. Марки. Пять... шесть... семь... Восемьсот марок. При этом он много говорил, чего Герман не понял. Звучало как "счастливого пути" и "может, встретимся в Берлине" и "будь здоров". Герман равнодушно сунул деньги под рубашку, даже забыл поблагодарить. Вряд ли эти бумажки чего-нибудь стоят.