- Ими только подтереться, - сказал мазур Хайнрих. Гитлер капут... рейх капут... тогда и марка капут.
Герман нашел ведро меда. Оно вызывающе стояло на заборе у всех на виду, как ставят жестяную банку, чтобы упражняться в стрельбе из рогатки. Ведерко было выше половины заполнено пчелиным медом. Одному Богу известно, в каком уголке Восточной Пруссии пчелы сумели наносить из рапса, красного клевера и липового цвета этот сладкий нектар! Герман окунул в мед палец, облизал его, повесил ведерко на руку и побежал догонять остальных.
- Мы скоро будем дома, мама?
- Не сегодня и, наверное, еще не завтра, - ответила Марта.
- Мы сейчас проиграли войну, мама?
- Не знаю, сынок.
- Может быть, Восточную Пруссию опять освободят, мама.
- Да, может быть, мой мальчик.
И кому только пришло в голову разыскать эту отдаленную усадьбу в стороне от Бартенштайнского шоссе? На дворе кипела оживленная деятельность, мужчины таскали в крестьянский дом дрова, женщины пытались накачать обледеневшим насосом хоть ведро воды. Нижние комнаты были переполнены. Беженцы из Ангербурга, даже несколько семей из Гердауэн. Штепутат направился в людскую. Герман озирался по сторонам, надеялся найти среди множества детей своего Петера Ашмонайта, но безуспешно. Петер Ашмонайт на самом деле прорвался на запад.
Герман не переставал удивляться, почему именно эта усадьба была выбрана для ночлега. С переполненными комнатами и конюшнями! Почему бы не пойти дальше по той же вполне проходимой проселочной дороге до самого конца? Подальше, к одиноким домам, к покинутым деревням без военных машин и русских танков. Вжаться там в угол, затаить дыхание и ждать, пока снова не зацветут цветы. Нет, это, похоже, закон природы, что люди следуют за толпой, согревают друг друга. Кто остается один, умирает один и быстро.
Была еще одна ночь с посетителями, тщетным поиском часов, драгоценностей и пригодных женщин. С большей жестокостью, чем в ту ночь в Ландсберге прямо за линией фронта - сочувствие и доброта убывают по мере отдаления от личной опасности. На фронте каждый помнит о собственной смерти, и эта мысль удерживает остаток человечности. Но на расстоянии начинается лютый холод идей и лозунгов, достигающий своей предельной силы в далеких, очень далеких кабинетах.
Маленькая бледная женщина выдержала эту ночь без обморока, хотя не обошли и ее. На этот раз ни черный платок, ни седые волосы не помогли и Марте. Герман уже спал - с ведерком меда на руке, - когда увели его мать. Но Штепутат не спал. Он сидел, закрыв лицо руками, и ни одному человеку не ведомо, что творилось в его душе.
Хайнрих услышал, что внизу в погребе нашли табак, крепкий местный самосад. Он оживился и заковылял с трубкой в руке вниз по лестнице. Дележка табака явно была связана с трудностями, потому что Хайнрих не возвращался. Женщины все пришли обратно, вернулась, наконец, и Марта, сказавшая со своей практичностью Штепутату: "Мы и это переживем".
Но где же мазур Хайнрих?
Когда они заснули, Хайнриха еще не было. Около полуночи их сон ненадолго нарушила очередь из автомата. Ничего необычного: везде еще постреливали.
Утром их разбудил шум и детский крик внизу. На дворе перед дверью сарая стояла группа людей. Женщины визжали, вокруг навозной кучи с лаем бегала собака. Штепутат пошел с Германом вниз. Через кухню. На двор, к людям возле сарая. Герман пролез между ногами вперед. Штепутат пытался разглядеть поверх голов. Дверь сарая была открыта. Там была солома, много соломы. Забрызганная кровью. Из соломы торчал рукав и пара сапог. Едва прикрытые. Господи Боже, да под этой соломой лежало много людей, человек пять или шесть! Возле балки старый человек с бородой кайзера Вильгельма, рядом кто-то незнакомый, а рядом -Герман сразу его узнал - мазур Хайнрих. В руке остывшая трубка, куртка расстегнута, прямо как он спустился вниз за табаком.
Впервые за всю войну Герман испытал леденящий ужас. Он протискался через толпу, хотел бежать от страшного места, как можно дальше. Но перед ним ангелом-хранителем стояла Марта, и он бросился в ее объятия, уткнулся лицом в передник.
- Русские нашли в сарае пулемет, - сказала Карлу Штепутату одна женщина. - А потом вывели из дома всех мужчин и застрелили.
Внезапно все разом поднялись уходить. Подальше от этой пропитанной кровью соломы. "Но нам-то надо Хайнриха похоронить", - подумал Герман. - "Мы не можем просто бросить старого Хайнриха, нашего Хайнриха, в сарае". Нет, уже никого нельзя было остановить. Пусть мертвые хоронят своих мертвых. Те, кто еще был жив, спешили по проселочной дороге к шоссе.
Читать дальше