Арно Зурмински - Йокенен, или Долгий путь из Восточной Пруссии в Германию

Бартенштайн пал 4 февраля 1945 года. Утром, не дожидаясь рассвета, дальше. Мимо Ландсберга и прямо к лагуне. Блонски ходил среди повозок. Следил, чтобы пламя костров не поднималось слишком высоко.

- Если русские увидят огонь, пустят сюда пару снарядов.

И действительно, гул не прекращался всю ночь. Заяц при каждом выстреле вздрагивал всем телом и вскидывал голову вместе с оглоблей.

Это утро началось раньше, чем все другие. Русская артиллерия забарабанила побудку еще до восхода солнца. Одна мина разнесла в клочья дерево при дороге и, как игрушечные шарики, вывернула из земли камни мостовой. Это утро было не для любителей поспать. Кто быстрее всех успевал надеть на лошадей хомут, кто размахивал самым длинным кнутом, тот первым выезжал на шоссе, мчался под рвущимися снарядами, мог свободно ехать до Ландсберга.

Но у полей вроде этого всего один выезд. Там сталкиваются, и образуется пробка. Лошади взвиваются на дыбы. Сцепившиеся телеги оттаскивают в сторону. Одна повозка сползает в кювет. Некоторые теряют терпение, бросаются через заснеженную канаву напрямик, переоценивают крепость тележных колес. Треск! Готово!

Что предпринимает в такой свалке маленький Блонски? Он скачет с обеими дамами в коляске через поле, все время параллельно дороге. Сразу видно, как устойчивы коляски, сделанные йокенским тележным мастером. В конце поля Блонски на плоском месте перелетает через канаву, становится во главе оторвавшейся группы, хлещет кнутом направо и налево. Блонски несется быстрее других и вскоре скрывается за поворотом на Ландсберг.

Снежное поле уже почти опустело, когда Илька и Заяц выбрались, наконец, на шоссейную мостовую. Где остальные йокенцы? Везде незнакомые лица, весь караван перемешался. Только трактирщик Виткун впереди, матерясь, лупит своих лошадей.

Наступает день. Достаточно светло, чтобы увидеть надломленный путевой столб, у которого шоссе разветвляется. Указатель отводит одну дорогу на запад, сообщает, что до городка Цинтен столько-то километров, а другую отгибает к югу, на Ландсберг, в мешанину домов и садов.

Ландсберг. Уютно расположился в долине. На крышах немного снега. Нехватает только дыма, поднимающегося из каминов, звона колоколов церкви, гудка лесопилки, дребезжания телег с молочными бидонами по булыжной мостовой. Поразительно тихо в этот ранний утренний час. Кругом огороды, фруктовые сады, низменные луга с вьющейся по ним узкоколейкой. Маленькая идиллия, которую нарушает только разбитый снарядами поезд, развалившийся и сгоревший прямо перед городом. Время утреннего кофе в маленьком городе, недосягаемого для огня минометов. Штепутат пускает лошадей шагом. Пусть отдышатся.

А тут этот сломанный дорожный столб, упорно утверждающий, что от Ландсберга до Цинтен столько-то километров. Как поступают люди на развилке дорог? Они следуют за толпой, по наезженной дороге, по проторенному пути. Даже лошади настаивают на этом. Нужно сильно тянуть за вожжи, чтобы направить их на новый путь. Дорога на Цинтен пуста, все устремились в спокойный, уютный Ландсберг. Штепутат тоже двинулся, куда все. Там, в городе, он соединится с остальными йокенцами.

В Ландсберге, казалось, шел праздник урожая. На запруженных улицах женщины с картонными коробками, мужчины с бутылками под мышкой. Еще один продовольственный склад Четвертой немецкой армии. Лимонный ликер и печенье. Мазур Хайнрих разволновался. Он бы с удовольствием принял чего-нибудь крепкого. А для Германа пачку печенья. Где же Петер Ашмонайт? У него-то нюх на такие дела. Он наверняка уже там и таскает в свой фургон печенье. Герман и Хайнрих отправляются вдвоем, навстречу людям, коробкам с печеньем и бутылкам с лимонным ликером. Вон пожилой мужчина с полупустой бутылкой в руке поет во все горло, вытирая своим пальто беленую стенку дома. Да, напиться нужно. В этой неразберихе у детей и у пьяных шансы лучше всех.

Или хромой Хайнрих не мог идти достаточно быстро, или они просто слишком поздно попали в Ландсберг, но до продовольственного склада с печеньем и ликером они уже не добрались. Их остановил пулеметный огонь из садов. Жутко близко. Тихий утренний час в Ландсберге кончился. Пулеметный огонь перекинулся на черепичные крыши. Как посыпались обломки! С ратуши обгоревшая глина дождем полилась на мостовую. Одно окно разбилось прямо над Хайнрихом. Осколки стекла упали на шляпу.

Из проходов среди плодовых деревьев солдаты выходили широким фронтом, как цепь загонщиков в охоте на зайцев. Не ища укрытия. Как на прогулке. Бегом из этого проклятого города!