Роланъ Доржелесъ - Деревянные кресты

Онъ оцѣпенѣлъ отъ боли и не чувствовалъ ни тѣла, ни головы, а только свою рану, глубокую рану въ животъ, которая выворачивала ему всѣ внутренности. Онъ ни на мгновеніе не терялъ сознанія, однако время прошло скорѣе, чѣмъ если бы онъ дѣйствительно бодрствовалъ. Теперь, когда мысль его начала проясняться, онъ почувствовалъ, что страдаетъ. Первое, что пришло ему въ голову, первый вопросъ, который больно рѣзнулъ его, былъ:

— А придутъ ли санитары?

Тревога охватила его, и онъ немного приподнялся, чтобы осмотрѣться. Но рѣзкая боль заставила его снова лечь.

— Придутъ ли санитары?.. Да, конечно, придутъ, когда наступитъ ночь. А если они не придутъ? Разсудокъ его помутился отъ ужаса, и на мгновеніе онъ замеръ, почти не чувствуя боли. Затѣмъ онъ снова открылъ глаза.

Отъ наступившихъ сумерекъ еще печальнѣе сталъ этотъ трагичный лѣсъ съ обнаженными деревьями. Въ нѣсколькихъ шагахъ отъ него лежалъ, свернувшись въ комокъ, солдатъ, и изъ-подъ раскрытой шинели виденъ былъ кусокъ бѣлой рубашки, какъ будто онъ хотѣлъ передъ смертью найти свою рану. Дальше, другой, казалось, отдыхалъ, прислонившись къ ободранному стволу, склонивъ голову на плечо.

А этотъ кусокъ голубой матеріи — неужели это еще одинъ трупъ? Да, еще одинъ… Страхъ охватилъ его. Какъ это онъ одинъ живой оказался въ этомъ лѣсу, который подвергся такому обстрѣлу? Чтобы лежатъ здѣсь, развѣ не слѣдуетъ быть такимъ же безмолвнымъ, какъ они, быть такимъ же холоднымъ, какъ они? Это неизбѣжно, смерть ждетъ его…

Но одно это слово — смерть — вмѣсто того, чтобы подавляюще на него подѣйствовать, возмутило его. Такъ нѣтъ же, нѣтъ… Онъ не хочетъ умирать, не хочетъ! Напрягая мысль, сжавъ кулаки, онъ старался понять, гдѣ онъ находится. Нѣтъ никакого признака, никакого указанія, ничего… Снаряды перекрещиваются надъ лѣсомъ и взрываются поблизости, взрывая землю, нарушая сонъ мертвецовъ. Германскіе ли это снаряды или наши?..

Онъ слышалъ короткія перестрѣлки на опушкѣ лѣса, но не могъ оріентироваться. Продвинулись ли наши впередъ?.. Или боши взяли лѣсъ обратно?.. Отвѣта не было. Онъ былъ одинъ съ своей тревогой, съ своими сомнѣніями въ этомъ разгромленномъ лѣсу, между безчувственными, успокоившимися мертвецами.

Однако, съ наступленіемъ вечера канонада утихла, проносился холодный, пахнущій дождемъ, вѣтеръ, и влажная, липкая земля леденила ему ноги. Страхъ, ночной страхъ, снова начиналъ овладѣвать имъ.

Вдругъ ему показалось, что онъ слышитъ трескъ сучьевъ. Сдѣлавъ рѣзкое усиліе, онъ приподнялся на локтѣ и позвалъ:

— Сюда… Я раненъ…

Никто не отвѣтилъ, никто не шевельнулся. Разбитый, утомленный сдѣланнымъ усиліемъ, онъ снова со стономъ упалъ на бокъ. Отчаянная рана его разрывала ему грудь, внутренности, поясницу, все тѣло. Теряя сознаніе отъ боли, онъ бормоталъ:

— Я не шевельнусь больше… Клянусь, я не буду шевелиться, но не мучайте меня такъ…

И чтобы умилостивить страданіе, онъ лежалъ неподвижно, крѣпко закрывъ глаза, вонзивъ скрюченные пальцы въ холодную землю.

Боль постепенно становилась легче и въ его лихорадочномъ мозгу мелькнула мысль:

— Не слѣдуетъ лежать неподвижно… Если я потеряю сознаніе, то меня не замѣтятъ и оставятъ здѣсь умирать. Нужно приподняться, нужно звать на помощь.

Онъ напрягъ всю свою волю и рѣшилъ: „Я прислонюсь въ дереву и перевяжу рану… Потомъ, когда будутъ проходить солдаты, я начну кричать… Это необходимо… Дѣло идетъ о жизни…“

Онъ еще ни разу не рѣшился дотронуться до своей раны, онъ боялся этого я даже отставлялъ руку подальше отъ живота, чтобы не чувствовать, не знать.

— Кровотеченіе, должно быть, остановилось, — подумалъ онъ. — Сдѣлаю себѣ перевязку.

Стиснувъ зубы, чтобы не закричать, онъ съ трудомъ приподнялся, проползъ и свалился спиной къ дереву. Боль проснулась и, лихорадочно пульсируя, ударяла въ поясницу. Закрывъ глаза, онъ предоставилъ себѣ минутный отдыхъ: ему казалось, что онъ уже сдѣлалъ кое-что для своего спасенья.

Онъ взялъ изъ своей патронной сумки санитарный пакетъ и разорвалъ обертку. Теперь нужно было добраться до раны, дотронуться до нея. Руки его нѣсколько разъ опустились къ животу, но онъ колебался, не рѣшался. Наконецъ, онъ пересилилъ себя и, держа наготовѣ бинтъ, рѣшительно дотронулся до раны. Это было надъ пахомъ, съ лѣвой стороны.

Шинель его была разорвана, и боязливые пальцы его коснулись чего-то липкаго. Медленно, чтобы не было больно, онъ разстегнулъ ремень, пріоткрылъ шинель и штаны и попробовалъ приподнять рубашку. Это было ужасно, ему казалось, что онъ вырываетъ себѣ внутренности, отдираетъ куски мяса… Измученный, онъ остановился, положивъ руку на голое тѣло. Онъ почувствовалъ, какъ что-то теплое стекаетъ по пальцамъ. Тогда онъ испугался, и чтобы остановить кровь, взялъ бинтъ и, не разворачивая его, приложилъ его, какъ тампонъ, къ ранѣ.