Александр Фёдоров-Давыдов - Бабушкин карлик

Мы, конечно, бросились к окнам и припали к стеклам.

На дворе чернела небольшая толпа. Но первое, что бросалось в глаза, — это сверкающая разными огнями большая звезда.

— Это дьяконов сынишка надумал, — мастер он на этакие штуки, — пояснила нам Катя. — Семка я на двор побегу…

За окнами слышался глухой гул голосов.

— Проси, чтобы их сюда впустили, мы вертеп посмотрим, — шепнул мне Саша.

— А ты сам что же?

— Нет, ты лучше.

— Ну, оба пойдем.

Дедушка, конечно, рад был нам угодить, позволил, и мы бросились с Сашей звать славельщиков.

Они вошли шумной гурьбой, — но сразу затихли, очутившись в передней и только было слышно, как кто-то кашлял, сморкался, вздыхал.

В комнате звезда была уж не так хороша. Была она большая, в аршин, и склеена из картона, с фигурными прорезами. Прорезы были заклеены разноцветной бумагой. Внутри была вставлена свечка. Вблизи все было грубо и аляповато. Но на дворе, издали — очень красиво.

Мне больше всего понравился вертеп. Это был оклеенный бумагой деревянный ящик; внутри были устроены два яруса. В верхнем ярусе деревянные фигурки изображали пляску Иродиады, а внизу Рождество Христово. Фигурки были довольно хорошо сделаны, — и мне очень хотелось бы купить себе этот вертеп, да совестно было сознаться в этом.

Славельщики откашлялись и запели хором:

Потом один из мальчиков, побойчее, скороговоркой пролепетал «рацею»:

Потом пошептались немного и запели «Славу».

Но дедушка махнул рукой и сказал:

— Будет, будет, ребята!.. Спасибо!.. Нате-ка вам!..

И высыпал им пригоршню серебра. Славельщики были очень довольны и, уходя, все кланялись, — но уходили они шумливо, — так что Марья Ильинишна даже цыкнула на них:

— Тс… вы, пострелята. Обрадовались!..

— А мне это очень нравится — со звездой ходить, — сказала я, — и я бы сама с ними пошла… Весело!..

— Нет, мы лучше гадать будем! — шепнул мне Саша.

— Ах, и в самом деле!..

Часы бьют девять.

— Спать, спать пора, — сказал дедушка, заглядывая к нам в зал. — Всего насмотрелись, наслушались…

— Нет, дедушка, никак нельзя, теперь самое главное и начинается.

— А завтра весь день зато сонные ходить будете!..

— Что вы, дедушка!..

Саша отвел меня в сторону и сказал:

— Ну, если итти, — так пора!.. А то нас непременно погонят спать!..

У меня сердце сжалось от страха, — но я храбро сказала ему:

— Идем!..

Незаметно проскользнули мы в переднюю, оделись наскоро и выбежали через черный ход на двор.

Ночь стояла такая ясная, чудная; почему-то хотелось сделать что-то хорошее, куда-то бежать, радоваться чему-то…

Все небо точно дрожит от искрящихся переливающимся светом звездочек; искрятся огоньки на белой полосе снега там и сям. Старые березы точно замерли от восторга, свесив через ограду сада длинные ветви-косы, опушенные инеем. А тихо-то, тихо-то как кругом… И чудится в'явь, что там, далеко-далеко, в глубоком небе легкой дымкой реет сонм ангелов, возвещающих славу всему миру и благоволение людям…

Снег под ногами звонко и резко хрустит…

— Ты не боишься? — шепчет мне Саша.

— Немножечко, — сознаюсь я.

— Так вернемся назад, Наташа.

— Ну, что ты, зачем?..

Вот и маленькая баня, стоящая совсем на отлете от других построек…

— Ну, ты стой здесь, — шепотом сказала я Саше, — да только не уходи. Если страшно будет, — я тебе крикну, и ты беги ко мне!..

Все силы собрала я в себе и пошла к бане.

От мороза и волнения слезы застили мне глаза, и я безпрестанно отирала их рукой…

От няни я слышала, что надо стать под окном и вслушиваться. Если песню услышишь веселую, — значит, хорошее будет впереди; а то бывает, — плач услышишь, либо пенье похоронное, — ну, тогда беда…

— «Господи, — мысленно молилась я, — только бы веселое что-нибудь услышать. Только бы все у нас было хорошо, и все были здоровы и живы!..»

Я подобралась к бане, к самому окошку, прислонилась плечом к стене и напрягла все свое внимание.

Было тихо-тихо, так что я отчетливо слышала, Как колотилось мое сердце, — тук-тук, тук-тук…