Александр Фёдоров-Давыдов: Бабушкин карлик

Великан Иваныч, — так в шутку прозвал карлика дедушка, — был, как я говорила, дедушкин крепостной, но держал себя очень гордо и независимо. Даже черезчур гордо. Ему все казалось, что над ним все потешаются, и он старался быть особенно серьезным и не давать повода к насмешкам.

Раньше я его боялась и чуждалась. Он мне напоминал загадочных сказочных гномов. Но потом, когда я стала постарше, Великан Иваныч перестал мне казаться страшным и был мне только жалок, так что я всегда старалась обходиться с ним поласковее и сердечнее.

Он это скоро понял и привязался ко мне всей душой, старался угодить мне в мелочах, рассказывал нам с Сашей разные истории и страшные сказки, которые нам ужасно нравилась.

Был он артист в душе и искусен на всякого рода изящные поделки. Нам, детям, он, бывало, вырезал хорошенькие фигурки, каких-то странных человечков из корешков и сосновой коры; искусно мастерил шкатулки с украшениями из инкрустации; мастерски вырезал ложки, чашки, делал хорошие переплеты на книги.

Но главной страстью его было держать у себя всяких птиц и маленьких зверков, приручать их и выучивать разным штукам.

У него в комнатке всегда непременно бывало несколько жильцов: какая-нибудь хворая синица, подобранная на улице, снигирь с перебитым крылом, зайчик с подрезанной косой лапой, белка…

И они так, бывало, сживались с своим радушным хозяином, что не только не боялись его, а он их сам не мог оттогнать от себя.

У него была мышка, которая свистала, по его указанию, и спокойно сидела на шее старого кота. Был у него заяц, умевший бить в барабан, и белочка, уморительно прыгавшая через руки и стоявшая на часах, с маленьким, нарочно для нее вырезанным из лучины ружьецом. Но главным любимцем Великана Иваныча был старый скворец, который насвистывал «Коль славен» под маленький органчик.

Великан Иваныч переносил много неприятностей за своих бессловесных жильцов. Над ним смеялись, его дразнили, на его животных-любимцев натравливали собак. А он волновался, выходил из себя, но, в конце-концов, смирялся и все силы употреблял на то, чтобы охранить «свою семью».

Дедушка сначала к нему очень привязался, но потом постепенно охладел.

Дело в том, что Великан Иваныч держал себя крайне независимо и всегда любил при случае подчеркнуть это. Как-то раз при одной вспышке гнева дедушка не сдержался и крикнул:

— Да как ты смеешь перечить мне холоп?.. Знать я не хочу, что ты там думаешь. Я за тебя ответчик перед Богом и законом, а ты — знай сверчок свой шесток.

Великан Иваныч спокойно посмотрел на него и сказал:

— Я точно, сударь, раб ваш, а душу тоже имею. И не ответчики вы за меня, — сам я за себя Богу отвечать буду. Что приказать изволите, — исполню; не исполню, — наказать меня вольны. А больше власти вам надо мной не дадено!..

С этой поры и началось охлаждение дедушки к Великану Иванычу.

Дедушка подозрительно смотрел на него, старался взыскивать с него больше, чем с других. Но так как сам был слишком мягок и добр и не мог долго выдерживать этой роли, то старался при случае поставить пело так, что бы непосредственное отношение к Великану Иванычу во всех случаях имел управляющий имением, Никеша, — типичный, угодливый слуга, не останавливавшийся ни перед чем, чтобы угодить своему господину, которого в душе сам же презирал и ненавидел.

И вот в таком положении было дело, когда случилась эта неприятная история с потерянным ящиком, которая только подлила масла в огонь. Дедушка в сердцах приказал Никеше распорядиться с карликом, как он найдет лучшим. И Никеша расстарался.

Мы с Сашей почти силой вывели Великана Иваныча из бани, перезябшего, всего синего. Он упирался и все говорил:

— Нет, уж вы оставьте. Великое огорчение я батюшке Иринарху Петровичу доставил. Поделом вору и мука!..

Но мы его не слушали, привели в комнату Марьи Ильинишны и здесь напоили его чаем.

Я сознавала, что Великан Иваныч пострадал тач из-за хитроумной выдумки через меру усердного управляющего Никеши, что вряд ли бы дедушка решился определить такое наказание Великану Иванычу там, — и все-таки очень волновалась в ожидании нашего об'яснения с дедушкой. Дело в том, что он вообще не любил, когда вмешивались в его распоряжения и его дела…

Я не показывала никому вида, что меня волнует, и держала себя независимо и уверенно и этим очень успокоила добрейшую Марью Ильинишну…