Эптон Синклер - Широки врата

Шла дипломатическая игра в шахматы с континентом Европы в качестве доски. Новый и очень сложный вид шахмат, в которых фигуры, вместо того, чтобы выстроиться на противоположных сторонах, были выкрашены каждая в свой цвет и играли в свою игру. Каждый король, ферзь, конь, ладья, даже самая маленькая пешка имели свою группу из старейших государственных деятелей, которые собирались вместе для консультаций, и после нескольких дней и, возможно, недель споров они делали ход. После чего вся ситуация на доске менялась, и государственные деятели всех других фигур сходились в спорах и в отчаянии, пока какая-то другая группа не делала ответный ход, вызывая сразу крики протеста и новые консультации во всех остальных шахматных канцеляриях.

Великобритания и Франция были партнерами в игре, но каждый испытывал жадность и подозрительность в отношении другого. Англия была готова разрешить Германии окрепнуть, чтобы не дать Франции стать слишком сильной. А Франция обратилась к России, которую она ненавидела, пытаясь выработать соглашение по совместной обороне против большей опасности. Гитлер и Муссолини, два выскочки, испытывающие ревность друг к другу, были готовы нарушить все правила игры, чтобы ухватить что-нибудь для себя. Пьер Лаваль, только что вернувшийся из поездки в Москву, отправился в Рим, где готовил сделку с Муссолини о взаимной помощи в ответ на «односторонние действия» Германии по перевооружению. Между тем министр иностранных дел Великобритании напросился на приглашение в Мюнхен для того, чтобы вести переговоры с Гитлером по условиям, на которых Британия могла бы предоставить ему разрешение на перевооружение. Тогда, конечно, это перевооружение не было бы «односторонними действиями»!

Таково было состояние дел на шестнадцатое марта, когда Гитлер одним из своих резких движений, к которым к своему ужасу Европа привыкла, опрокинул шахматную доску континента, объявив призыв и всеобщую воинскую повинность в Германии. Численность армии, которая была ограничена Версальским договором до ста тысяч человек, будет увеличена до пятисот тысяч. В то же время он обратился к немецкому народу с одним из своих ярких манифестов, в котором Ланни Бэдд как бы услышал его несдержанный и грубый голос. Десятитысячный раз «Ади» осудил беспредел Версальского диктата. Десятитысячный раз он повторил историю, которую сам выдумал и которой научил немецкий народ, что союзники обещали в Версале разоружиться. Десятитысячный раз он сделал заявление о мирных и честных намерениях, которые ничего не стоят, а принесут ему и его партии несколько армейских корпусов:

«В этот час перед немецким народом и перед всем миром немецкое правительство возобновляет свои гарантии никогда не переходить пределы обеспечения безопасности немецкой чести и свободы рейха, и особенно не намерено перевооружать Германию, создавая инструмент для военного нападения, а, наоборот, исключительно для обороны и, таким образом, для поддержания мира. Таким образом, правительство Германского рейха выражает уверенную надежду, что немецкий народ, снова вернувший свое доброе имя, может быть удостоен чести внести в независимом равенстве вклад в умиротворение мира при свободном и открытом сотрудничестве с другими странами и их правительствами».

Множество людей думало, что Адольф Гитлер Шикльгрубер был душевнобольным. На этом зиждились все их разговоры и письменные высказывания. Когда об этом друзья спрашивали Ланни, он отвечал, что это вопрос терминологии. Если Ади был сумасшедшим, то был чрезвычайно хитрым сумасшедшим. Он узнал о британском обычае уик-эндов, и поэтому сделал правилом объявлять о своих наглых шагах по субботам. Никто из британских государственных деятелей в этот день не мог принять меры, и каждому британскому государственному деятелю оставалось в воскресенье весь день только молиться, размышляя над ужасами войны и приводя себя в состояние ответственности. Ади понял, что они не будут предпринимать никаких действий, хотя будут угрожать и бахвалиться. Конечно, это нужно делать, чтобы быть переизбранными. Какое-то время Ланни Бэдд был введен в заблуждение, думая, что будет исполнен Версальский договор, единственный правовой инструмент, который имела бедная Европа. Французское правительство выступило с призывом к совместным действиям, и французские войска двинулись к границе с Германией. Британские либеральные и лейбористские газеты, которые читал Ланни, все требовали устранения этой невыносимой угрозы. Государственные деятели носились туда и сюда, как муравьи, чьи муравейники были разорены. Они спорили и ругались, делая громкие заявления. Французы обратились в Лигу Наций, чей долг быть на страже закона, а Лига созвала Совет, чтобы принять решение о линии поведения.