Елена Стефанович - Дурдом

Врать можно кому угодно, однако себе не соврешь. Лена впервые осмелилась признаться самой себе, что ведь она, при всей своей ненависти к этому заведению, в сущности и не старается отсюда выбраться. Да, да, не старается! Ее страшит жизнь, протекающая за больничными стенами. Самое страшное, что она потеряла уверенность в себе, в своих силах — вот в чем дело! Всей яростной беспощадностью молодого ума Лена понимала, что здесь, в стенах психиатрической больницы, она просто трусливо прячется. Прячется от жизни, от людей, от самой себя, от своих возможных горестей и сложностей житейских. Попросту говоря, она — дезертир, беглец от жизни. Но сил преодолеть себя у нее не было…

Много позже она поймет, что главная беда всех пациентов психушек, вольных и невольных, в том, что в больничных стенах человек слишком быстро привыкает ни за что не отвечать, не решать никаких проблем. Он довольствуется рваненьким казенным тряпьем, готов всю оставшуюся жизнь глотать осточертевшую больничную кашу вместо домашних разносолов, лишь бы только снова не окунуться в это "счастье" — в мир издерганных, замотанных соседей, сослуживцев и просто случайных прохожих, лишь бы только не участвовать в этой страшной каждодневной гонке, в битве с ближним за кусок насущного хлеба, за место под солнцем, за новое платье, нового мужа, квартиру, мебель, деньги…

Как вырваться из этого порочного круга? И чего она, собственно, хочет — от себя, от мира, от окружающих? Что ей вообще нужно?..

Лена целыми днями и бессонными ночами неотступно думала о том, что происходит вокруг. Пока Володя не прибегал с мороза — высокий, ясноглазый, в белом халате, с чистым запахом снежных улиц. Он рассказывал Лене о своей группе, об институтских делах, о том, что стихи ее "ходят по рукам", студенты их друг у друга переписывают.

— Да не кисни ты! — горячился Володя, наклоняясь к ней над кроватью. — Пиши стихи, читай, думай о будущем. Знаешь, все наши ребята в тебя верят… Мы даже со Старым Девом поспорили, доказываем, что он — ошибается. А он говорит, что мы — сопляки! Давай докажем ему, что сопляк — он!

— А я читаю. И стихи пишу. И о жизни думаю… А насчет "веры" — это ты врешь, Вовка. Меня ведь привели к вам, чтобы показать "шизофреничку", которая себя "поэтом воображает". А для вас преподаватель — это бог. Что это вы все разом безбожниками заделались? Так не бывает…. Давай, я тебе лучше стихи почитаю.

И Лена читала новые стихи. Потом оба они сидели, не шевелясь, думая о чем-то важном для каждого… Лена неожиданно спросила:

— Кстати, Володя, а ведь над тобой, наверное, уже смеяться начинают, а? Что ко мне ходишь. Только — честно!

— Ну, почему же? — пробормотал смущенно Владимир. — Кто смеяться-то будет?

Но тон выдавал его с головой: смеялись. Нашел себе, дескать, пассию не где-нибудь, а в психбольнице. Хотя, конечно, признавали, что девчонка необычная и стихи интересные, можно увидеться даже, но не до такой же степени!..

— Не умеешь ты, Вовка, врать! — с горечью констатировала Лена….

…А несколько дней спустя в палату вошли вдруг несколько незнакомых людей в белых халатах, судя по всему птицы высокого полета: не случайно среди них так подобострастно вертелись Ликуева с главврачом.

— Вот эта больная! — остановившись около Лены, пропела Ликуня, заглядывая в глаза высокому, плечистому мужчине с властными манерами привыкшего распоряжаться.

— Эта?.. Оставьте нас ненадолго вдвоем, я хочу с ней поговорить! — скомандовал он, и вся свита тут же отошла на почтительное расстояние.

— Ну, голубушка, — обратился неизвестный гость к Лене, пытаясь разговаривать, насколько возможно, добродушно и мягко. — Расскажи-ка ты мне, давно ли вы с Володькой знакомы?

— С Владимиром? А кому какое дело до этого? — сразу ощетинилась она.

— Мне — дело. Большое дело! — уточнил незнакомец. — Значит так. Запоминай, чтобы мне к этому разговору больше не пришлось возвращаться, а то я только сначала — добрый, потом хуже буду… О твоих "выдающихся умственных способностях" я наслышан более, чем достаточно, надеюсь, их тебе хватит, чтобы кое-что понять. Владимир — мой сын. С тех пор, как ты умудрилась отвлечь его от учебы и черт знает чем задурить ему голову, он стал не самым лучшим студентом и сыном. А был весьма старательный парень… И от дома стал отбиваться… Это ты ему идею подала, чтобы он тебя из больницы под расписку взял, а? Ну, так я тебе объясню: это совершенно нереально. Понятно тебе? Со-вер-шен-но! Дальше. Вы с Владимиром не пара, и я хочу, чтобы ты сейчас, сию же минуту это поняла. Если ты на самом деле… тонко чувствующий человек… то должна знать, что твоя болезнь, ну, плохо… лечится. И строить планы на будущее, да еще с другим человеком их связывать — просто преступно. Ты все поняла?