Эрскин Колдуэлл - Дженни. Ближе к дому

Придвинувшись почти вплотную к печке и грея руки и ноги, Туземец думал о Мэйбл и о том, что она могла сказать, когда, проснувшись, не нашла его рядом с собой. Она взволнуется и рассердится, в этом он был уверен и понимал, что всего умнее будет не возвращаться домой до утра. За завтрашний день он не тревожился, не тревожился и о том, что она ему скажет: он твердо решил встать утром пораньше и вернуться к ней в дом заблаговременно, еще до завтрака. А Мэйбл тем временем поостынет и так обрадуется его возвращению, что опять угостит его отличным завтраком.

Он основательно отогрелся и уже около часа сидел за верстаком, разбирая, а потом вновь собирая приемник, как вдруг услышал, что дверь за его спиной скрипнула. Стука в дверь не было, и ему вспомнилось, что он ее не запер.

Отпихнув ногой табурет и второпях опрокинув его, Туземец сразу вскочил на ноги. Единственной его мыслью было, что это Мэйбл пришла за ним в Большую Щель, чтобы вернуть его домой, и он так и ожидал, что увидит ее фигуру на пороге.

Джозина, держа в руках сверток в газетной бумаге, вошла в дом и быстро прикрыла за собой дверь. Она стояла, улыбаясь ему, и ждала, пока он с ней заговорит.

Руки у Туземца все еще дрожали, когда он нагнулся и поставил перевернутый табурет на место рядом с верстаком. Все еще вздрагивая, он прислонился к верстаку, чтобы унять дрожь.

— Я не знал, что это ты, Джозина, — сказал он, стараясь говорить спокойно. — Когда я услышал, что дверь отворяется, то подумал, что это, наверно…

Джозина улыбалась, как улыбалась всегда, входя в дом и затворяя за собой дверь. Это была девушка среднего роста, гибкая, светлая окторунка [10] Окторуны — потомки от смешанного брака белых и мулатов; предполагается наличие у них восьмой части негритянской крови. — Прим. ред. лет двадцати пяти. Волосы у нее были прямые, они казались черными ночью, а на солнце отливали темным золотом. И глаза у нее были карие, а на щеках — несколько мелких веснушек. Улыбаясь, она по привычке слегка склоняла голову на бок и при этом ее ровные белые зубы ослепительно сверкали. («Ну, что можно возразить, если белый живет с негритянкой. Всем известно, что так повелось у нас с незапамятных времен, но, конечно, нынче на этот счет много разговаривать не приходится. Если подумаешь хорошенько, какие тому причины, то кажется, что для белого мужчины это вполне естественно. Так что трудно сказать, правильно это или неправильно, хорошо или плохо. Это такая вещь, которая просто существует — и все тут. Самое главное в этом то, что вы можете жить с такой девушкой сколько вам вздумается и не обязаны на ней жениться. А если свяжетесь с белой девушкой, она выдумает какой-нибудь предлог и заставит вас жениться на себе, а не то подаст в суд и заявит, что она от вас беременна и вытянет все ваши денежки до последнего».)

— Ты рад, что это я? — спросила Джозина.

Он с готовностью кивнул:

— Конечно, рад, Джозина.

Она подошла к верстаку и остановилась перед Туземцем. На ней было свежеотглаженное ситцевое платье светло-желтого оттенка, облегающее фигуру, и незастегнутый короткий черный свитер.

— Я принесла тебе поесть, — сказала она, протягивая ему сверток, — я знаю, что ты, должно быть, голодный. Доволен, что я еды принесла, да?

— Ну еще бы, Джозина, конечно, доволен. — Он посмотрел на сверток в ее руках. — У меня с самого утра во рту ни крошки не было.

— Только ей не говори, — живо сказала Джозина, встряхивая головой. — Ни слова не говори. Она еще ничего про это не знает. Я вынесла еду с черного хода, когда она отвернулась. Если пронюхает, не знаю уж, что она со мной сделает. Она всегда говорит, что отхлещет меня по щекам, если я унесу что-нибудь съестное.

— Ничего я ей не скажу, — быстро ответил Туземец. — Ты же знаешь, ни слова не скажу, Джозина. Тебе нечего бояться.

Джозина отошла от верстака и направилась во вторую комнатку. Когда Туземец перешагнул порог вслед за ней, она уже сидела на кровати и развертывала газету. Сначала она достала большую сковородку с несколькими кусками жареной курицы, а потом развернула холодный пирог с бататами. Разложив все это, она взглянула на Туземца.

— Я уж давно на нее работаю и знаю: когда она на меня злится за что-нибудь, то на все способна. В прошлую пятницу она взбеленилась ни с того ни с сего и принялась колотить меня щеткой. Пришлось выскочить на задний двор, спасаясь от нее, а она стоит на крыльце и орет на меня что есть мочи.

— Что ж, бывают такие женщины, ну и пускай их. А сейчас эта курица и этот пирог глядят на меня до того аппетитно, что не хочется беспокоиться из-за ее фокусов и капризов.