Ингрид Нолль - Кукушонок

Сантехнического оборудования здесь, наверху, не было — должно быть, изначальный крестьянский хозяин планировал здесь место для ночлега какой-нибудь жалкой прислуги или незамужней тетушки. Во второй каморке мне стало не по себе. Все указывало на существование маленькой девочки: кукольный дом, чемоданчик, полный игрушек, лошадка-качалка розового цвета. Валялись и два пятнистых матраца — возможно, как временный приют гостивших в доме подростков. Тут же мне вспомнилось предложение хозяина дома переночевать здесь на пробу до окончательного переезда. Вообще-то, это легко было осуществить: я подтащила серо-полосатый матрац к лестничной площадке и сбросила его вниз. Он враскачку догромыхал как раз до двери моей квартиры.

В будущей спальне я стала прикидывать, где лучше всего расположить спальное место. Никогда не следует спать у наружной стены, это я знаю от мамы. Кроме того, она советовала при переезде позаимствовать у кого-нибудь собаку. Там, где собака уляжется, свернувшись калачиком, можно не бояться ни сквозняков, ни промокаемых трещин, там не грозит подхватить ревматизм. Раньше спальни устраивали окнами на восток, чтобы просыпаться естественным образом: с первыми лучами солнца, вот и в этой комнате место для кровати в принципе уже предопределено.

Итак, я упала на матрац и представила себе, как сладко буду засыпать здесь в будущем. Хотя я очень устала, мысли мои продолжали вертеться вокруг Биргит, и мне даже почудилось, что я опять чувствую ее сладковатые духи. Наверное, то был застарелый запах волокнистого наполнителя матраца.

Моя коллега — женщина, которой можно позавидовать. Хотя классической красавицей ее и не назовешь — этому мешали вздернутый нос и слегка покатый подбородок, — зато у нее были выдающиеся достоинства: зеленые глаза, например, и густые каштановые волосы. У нее безупречный свежий цвет лица. Биргит из числа тех счастливиц, которые даже с недосыпа или перепоя, а то и после стресса могут выпрыгнуть из постели новорожденной Афродитой. Во времена наших общих отпусков я не раз диву давалась, насколько мало ее внешность подвержена вредным воздействиям. Она могла есть все что угодно, не прибавляя в весе, курила голубой «Голуаз» без фильтра и не кашляла. Ученики любили ее так же, как и коллеги. Она была способна очаровывать и мужчин, и женщин своим радостным смехом и озорством. Собственно, ненавижу я ее уже давно, но осознала это лишь теперь.

Я знаю много браков, где все происходит так же: один партнер любит порядок, другой — его противоположность. У нас с Гернотом это сказывалось все больше и больше. Я — как избалованный единственный ребенок — была сравнительно неряшлива; Гернот же, напротив, был воспитан очень консервативно, и в своей последней профессии консультанта по налогам ему приходилось быть до крайности педантичным. Поэтому он хотел, чтобы жена освободила его от большей части работы по дому, как это было заведено у его родителей.

Ровно в пять часов мой муж возвращался со службы, первым делом снимал костюм, не глядя, бросал его где придется и надевал что-нибудь удобное домашнее. Поскольку он целый день проводил в сидячем положении, он считал очень важным в хорошую погоду покататься на велосипеде или сделать пробежку. Поначалу он придавал большое значение тому, чтобы я делала то же самое. Я всегда хотела быть хорошей женой, поэтому и бегала, и крутила педали, занималась стиркой и мытьем, содержала в порядке всю домашнюю канцелярию и прибирала все, что он бросал. И хотя мне эта роль не особенно нравилась, поскольку я, в конце концов, сама работаю по специальности, но ради любви я шла на все это, не ропща. Теперь, когда я снова живу одна, я вернулась к той неряшливости, к какой изначально привыкла. Гладит ли теперь рубашки Гернота другая женщина? В шкафу нашей спальни они лежали, тщательно сложенные и накрахмаленные так, как это по силам только прачечной.

Но в одной домашней работе Гернот отличался: он хорошо готовил. Если я упрекала его в мачизме, он мог прекрасно отговориться своими стараниями на кухне. Я же избегала кухни, если не считать приготовления завтрака, у меня не было ни малейшего желания часами стоять у плиты. Если не удавалось отвертеться, я ставила на стол какие-нибудь макароны или салат. Разумеется, сейчас мне не хватает ежедневного горячего ужина, но еще больше мне не хватает самого Гернота.

Если говорить начистоту, я от него еще не отделилась. Ведь обида тем сильнее, чем глубже привязанность. Выходя за него замуж, я была уверена, что нашла мужчину своей жизни — того, на кого я могу положиться. Иногда меня мучают угрызения совести, что я уклонялась от любых споров и выяснения отношений. Не лучше ли было пройти курс у семейного психолога, чтобы по крайней мере расстаться без озлобления? До сих пор я не давала Герноту даже шанса оправдаться — может, потому, что тогда мне пришлось бы разбираться в том, что было не так и с моей стороны. Кроме того, я не вижу в своем окружении ни единой живой души, с которой мне захотелось бы обсудить свои проблемы, и поговорку про то, что разделенная беда — это уже полбеды, я всерьез не воспринимаю.