Мишель Фейбер - Сто девяносто девять ступеней. Квинтет «Кураж»

Шейн закрыла блокнот и взглянула на Мака. Его глаза сияли от возбуждения. Он сидел, сцепив пальцы в замок — причем сжимал их с такой силой, что у него побелели костяшки. Вообще-то Шейн подозревала, что его должен порадовать этот последний кусок; «порадовать» — в смысле, что Мак, кажется, любит такие истории. Но теперь, когда она увидела этот блеск у него в глазах, ей стало неловко и стыдно. Не за себя. За него.

— Пока это все. — Она вымученно улыбнулась. — Больше я не смогла. Если б вы знали, чего мне стоила эта страница…

Он как будто ее и не слышал.

— Ничего себе, — выдохнул он с неподдельным восторгом. — Этот мужик — настоящий псих. Подлинный психопат из XVIII века. Без всяких подделок. Ганнибал Лектер в рубашке с рюшами.

— Кто такой Ганнибал Лектер?

— Да ладно! Знаменитый серийный маньяк-убийца! Только не говорите, что вы не смотрели «Молчание ягнят».

— Красивое название. — Шейн наконец уделила внимание Адриану, который уже весь извелся, тычась носом ей в руку и настойчиво требуя ласки. — Как будто картина кого-то из прерафаэлитов, скажем, Уильяма Хольмана Ханта.

— Кто такой Уильям Хольман Хант?

Шейн предпочла промолчать. Пару секунд они просто сидели молча: Шейн наглаживала Адриана, а Мак наблюдал за тем, как пес млеет от счастья.

— Но как бы там ни было, этот наш Томас Пирсон, — Мак все же нарушил затянувшееся молчание, когда Шейн буквально зарылась лицом в лохматый бок Адриана, — это действительно что-то с чем-то. Благодаря ему, Уитби может прославиться на весь мир — на весь современный мир.

Шейн, увлеченная возней с Адрианом, даже не сразу сообразила, о чем говорит Мак. А когда сообразила, то тут же взбесилась.

— Интересно, откуда у нас, в современном мире, этот болезненный интерес к психопатам маньякам, убийцам и вообще всякой мерзости? Это что, сейчас модно?! Это же вредно и плохо — я имею в виду, для культуры в целом. Мы буквально вбираем в себя насилие, безумие и жестокость.

— А разве раньше все было иначе? Давайте смотреть правде в глаза. Насилие, безумие и жестокость — на этом держится вся история. — Он улыбнулся, уверенный в своей правоте. Ну да, еще бы! Ведь он чувствовал у себя за спиной крепкий тыл. В виде Гитлера и де Сада, помимо всех прочих.

Шейн отвела глаза. Она смотрела теперь на развалины древнего монастыря, черпая в них вдохновение для своей краткой, но пламенной речи:

— Вы лучше подумайте о святой Хильде, которая основала здесь монастырь. Давным-давно. Когда еще Уитби даже не назывался Уитби. Вы только представьте себе, сколько любви и духовной силы вложено в это место. Это не просто аббатство. Это источник духовной энергии, средоточие людской доброты и благих устремлений — там, на вершине утеса, над бурным морем. Вот это действительно увлекает и берет за душу — именно это, а не ваши маньяки-убийцы.

— Да, это все замечательно, — проговорил он с этакой до неприличия смачной насмешкой умудренного жизнью светского льва, принадлежащего к высшему обществу. — Но если по правде, Шейн, то я ни капельки не сомневаюсь, что эта ваша святая Хильда была такой же испорченной, как и все.

Шейн повернулась к нему так резко, что Адриан даже слегка испугался и как-то весь съежился.

— Да что вы знаете?! — Шейн едва не сорвалась на крик.

— Ну, я много читал, — сказал Мак. — Знаете, посреди ночи дружелюбные эльфы бросают мне в почтовый ящик всякие исторические брошюры и книги. Такой вот волшебный Открытый Университет. Удивительно даже, сколько всего узнаешь нового и полезного. Полная иллюстрированная история религиозного фанатизма в Англии. Подробная обстоятельная инструкция — шаг за шагом — по усмирению грешной плоти.

— Вы бы хоть раз попытались понять этих людей! Но вы даже и не пытаетесь. Если они не ездили на машинах и не говорили по сотовым телефонам, это еще не значит…

Он поднял руки — точно так же, как делал Патрик, — и воскликнул:

— Господи Боже: заносчивость и гордыня! Вы считаете, что мне не хватает образования — что если бы я знал историю так, как вы, я бы сразу проникся и понял, какими душками были эти психбольные на самом деле? Так вот, я прочел эти книги и глянцевые брошюрки, но как-то, знаете ли, не проникся. Все эти монахи и аббатисы… может быть, кто-то из них и верил в то, чем и как они жили, но их философия в целом… от нее дурно пахнет. Глубокая, непримиримая ненависть к человеческому телу — собственно, к этому все и сводится. Ненависть к удовольствию, к естественным устремлениям и желаниям. Да взять хоть их распорядок дня. Вы вдумайтесь, Шейн: ровно в полночь вас будят, и надо вставать, выбираться из теплой постели, тащиться в какой-то угрюмый холодный зал, бухаться на колени на твердый пол и молиться всю ночь напролет. И потом еще — целый день. Носить одежду из грубой ткани, специально пошитую таким образом, чтобы вам было в ней неудобно. Есть всякую гадость, потому что все вкусное запрещено — дабы не искушаться обжорством. Разговаривать запрещено — чтобы зомби не поняли, что они зомби. А если кому-то хватает духу нарушить правило, его подвергают публичной порке. Лично меня от такого тошнит !