Джон Фаулз - Мантисса [litres]

– На дефлорации. Осуществленной фавном после полудня.

– Они совсем не такие, как обыкновенные мужчины. Они тетрорхидные {41} 41 Тетрорхидный — термин, образованный от греческих слов «тетра» – четыре и «орхис» – яичко. , если хотите знать. И могут повторять это снова и снова. Так он и делал.

– И всегда одинаково?

– Конечно нет! Мы прошли весь алфавит от начала и до конца.

– Но ты же только что сказала, что алфавит еще не был…

– Ну, если бы уже был изобретен.

– Двадцать шесть раз?!

– Очнитесь! Мы же в Греции.

– Двадцать четыре?

– Плюс еще несколько дифтонгов.

– Ну, этих я как-то не усматриваю. В данном контексте.

– Куда вам! Дело вот в чем. При всем моем возмущении, гневе и всем прочем я должна была признать, что он великолепный любовник. С великолепным воображением. Фактически полная противоположность вам.

– Это несправедливо!

– Как вы можете судить? Каждый раз я думала – ну это последний. И каждый раз он умел как-то по-новому возбудить во мне желание. Он заставил меня желать стать похожей на него. Как дикое животное. Это длилось часами… часами и часами. Я совершенно утратила чувство времени. Где-то начиная от сигмы {42} 42 Сигма — восемнадцатая буква греческого алфавита. я уже практически ничего не могла, так устала. Но не возражала. Даже была бы счастлива снова начать все с альфы. С ним.

Она умолкает.

– И это все?

– Вы и не слушали вовсе.

– Слушал.

– Вы бы не спросили: «И это все?» – таким явно насмешливым тоном, если бы слушали. Вы бы прощения просили за то, что хоть когда-нибудь осмелились предположить, что ваше собственное ничтожное воображение может идти хоть в какое-то сравнение с таким событием реальной жизни, как это.

Он проводит пальцем по абрису ее губ.

– Ну и феноменальной же девственницей ты, видно, была в свои одиннадцать лет!

– Ну, я же не все свое оливковое масло истратила. Если это вас так интересует.

Он щелкает ее по носу:

– А это уже прямой плагиат из «Carmina Priapea» . {43} 43 «Carmina Priapea» — «Сборник приапей» (лат.), ошибочно приписывавшийся римскому поэту Вергилию (70–19 до н. э.). Приапеи – особый жанр настенной и книжной, в основном эротической и профанной, поэзии, получивший название от бога плодородия Приапа, культ которого пришел в Грецию из Геллеспонта вместе с Александром Македонским и затем распространился по всему Средиземноморскому побережью. Приап изображался в виде фаллоса или уродца с двумя фаллосами и фаллической формы головой. В римскую эпоху этот культ достиг своего пика.

– Мой собственный уникальный и потрясающе чувственный опыт, если хотите знать, предвосхищает этот затхлый сборник непристойностей по меньшей мере на два тысячелетия.

– Могу вполне поверить тому, что ты лежала на животе.

Она молчит; и чем больше он улыбается, тем больше она не улыбается, если можно так выразиться.

– Вы что, хотите сказать, что все остальное я выдумала?

Он снова насмешливо щелкает ее по носу:

– Ты, как и я, прекрасно знаешь, что сатиры – чистейший миф.

На миг она чуть прищуривает глаза, их и без того темные радужки становятся будто бы еще темнее.

– Ах вот как?

Он все еще улыбается.

– Вот так.

– Вы делаете мне больно. Грудь…

Со вздохом он снова приподнимается над ее телом. Чувствует, как размыкается кольцо ее ног у него за спиной. Она скрещивает на груди руки и пристально на него смотрит. С ней происходит резкая перемена от одного настроения к другому: словно туча надвинулась на солнце. А он все улыбается.

– Обожаю, когда ты притворяешься сердитой.

– Но я и правда сердита.

– Да ладно тебе. Уж и пошутить нельзя.

– Вы хотите сказать, что не верите ни одному слову из того, что я рассказала? Вы это хотите сказать?

– По-моему, мы уже наговорились.

– Я жду ответа.

– Да ладно тебе.

– Мне очень хотелось бы, чтобы вы перестали использовать это дурацкое клише. – На лице ее не видно и следа иронии. – Вы верите или не верите тому, что я только что вам рассказала?

– Аллегорически.

Она мерит его ледяным взглядом.

– Вам нужно, чтобы отныне все было именно так, да?

Он больше не улыбается.

– Не имею ни малейшего представления, о чем ты толкуешь.

– Вам нужна ничем не приукрашенная правда, да?

– Ну, ты же прекрасно знаешь, почему тебе досталась художественная литература. Никакого отношения к невезенью, к вытянутой тобой короткой соломинке это не имеет. Просто ты всегда умела лгать в десятки раз искуснее, чем все твои сестры, вместе взятые.