Юлия Лавряшина - Невозможная музыка

— Тебе жалко меня стало? Да я обычно о таком даже не думаю. Это я на твою маму насмотрелась. Она у тебя не такая, как все.

— Я знаю, — сдержанно отозвался Саша.

— Может, она и городская, но все равно мне как-то спокойней, что она с нами будет.

Он улыбнулся:

— А еще Иоланта. Интересно, каким макаром мы ее в горы потащим?

— А мы ее внизу оставим, — вполне серьезно сказала Лилька. — Еще помрет, пока лезет.

— Внизу? Одну, что ли? А если с ней там что-то случится?

— Что? Там же нет никого! Она сама говорила, что всех оттуда сто лет назад переселили. Посидит, позагорает. Ей понравится!

— Да? А те бандиты? Вдруг они как раз в это время и объявятся?

Но Лильку не смутило и это:

— А мы ее спрячем!

— Куда спрячем?

— Ну, куда-нибудь… Найдется же там какая-нибудь маленькая пещерка!

— А если не найдется?

Она все же рассердилась:

— Перестань ты гадать! Придем туда и увидим. Иди лучше вещи собирай, пока мамы нет. А потом сразу и поедем.

"Ее, наверное, просто убивает, что мы так копаемся. Завтракаем, собираемся… Нет, чтоб все бросили и туда!" — он оглянулся на пороге комнаты: Лилька убирала со стола не спеша, словно тоже никуда не рвалась. Но Саша понял эту неторопливость — нужно же чем-то занять себя, чтобы не свихнуться от ожидания.

Ему захотелось предложить ей что-нибудь еще, но как на зло ничего не придумывалось. Он попытался хоть как-то утешить себя и — мысленно — Лильку: "Ничего, уже скоро". И успокоившись, скрылся в своей комнате.

Такого рюкзачка, как у Лильки у него не было даже в Латвии. Саша достал со шкафа пыльный прошлогодний ранец с надорванной "молнией", отер его ладонью и запихал туда самый теплый свитер с прибалтийским узором на груди, темно-синие спортивные штаны и две пары носков — одни хлопчатобумажные, другие из шерсти.

Что еще могло ему понадобиться, он понятия не имел, потому что никогда не ходил в походы. Разве что со своим новым классом на турслет, но это нельзя было даже с натяжкой считать настоящим походом, ведь они добирались только до ближайшей рощицы, здесь, как умели, разводили костер, перекусывали, ссорились с девчонками, и этим все ограничивалось. А его отец был не из тех, кто любит выбираться на природу…

"А что он вообще любил?" — Саша попытался вспомнить хоть что-нибудь, но то ли отец скрывал это от него, то ли ничего, кроме органа в его жизни просто не было, но на ум ничего не приходило. Они прожили вместе десять лет и не успели узнать друг друга. Странно, если встретиться им предстоит в Сибири…

Внезапно Сашу посетила странная мысль: "А что, если я больше не вернусь сюда? В этот дом…"

Медленно переводя взгляд, он внимательно осмотрел свою комнату как бы заново. Она стала Сашиной всего несколько месяцев назад, но он уже успел прижиться в ней и чувствовал себя здесь — дома. Может, даже с самого начала, как только вошел. По крайней мере, он совсем не помнил того, как осваивался.

Висевший над его кроватью старинный барометр, на котором вместо цифр были надписи "Дождливо" и "Ясно", обещал сухую, теплую погоду. Саша всегда думал, что этот прибор старше дяди Валдиса, но спросить у него не успел… Он даже не догадывался, как много можно узнать от этого молчаливого старика, похожего на сморщенного мышонка с большими, сероватого цвета ушами. Саше так и не удалось понять, как дядя относился к нему: тот ни разу его даже по голове не погладил. Но, с другой стороны, дома ведь не завещают тем, кого терпеть не могут…

"И он тоже влюбился в Иоланту, — удивился Саша уже не в первый раз. — Она же красавицей была! Разве ей мог понравиться такой, как он? Жалко, что он не нарисовал возле пещеры еще и Генриха. Интересно бы посмотреть, каким он был… Священник. Надо же! Я и не знал, что в священника можно влюбиться".

Точно и в самом деле прощаясь, Саша подержал в руке твердую сосновую шишку, привезенную из Латвии. И осторожно пошуршал песочными часами. Только мама знала, что он взломал их перед отъездом и заменил песок балтийским…

"Лильке тоже можно сказать об этом, — решил Саша. — Она поймет…"

Вообще-то, он не особенно тосковал по той стране, которая никак не могла стать для него ни чужой, ни до конца родной. Лишь изредка ему снилась квартира, которую они снимали, потому что своей у них никогда не было. Квартирка была маленькой — две смежные комнаты. Там Саша спал в проходной, а здесь у него появилась своя, и это ему, конечно, нравилось больше.

Он только все подначивал маму переклеить обои: Что это за комната для мальчика? Все стены в каких-то розочках! Уже несколько раз поклявшись, что возьмется за это, она с самого начала лета собиралась затеять ремонт, но Саша подозревал, что до дела так и не дойдет. С повседневной работой по дому его мама справлялась без стонов, но даже мысль о чем-то более грандиозном повергала ее в уныние.