Альбер Камю - Калигула. Недоразумение. Осадное положение. Праведники [litres]

Дора (беря его за руки, убеждающим тоном). Пусть эта мысль тебя поддерживает. Мы платим больше, чем должны.

Каляев. Что ты хочешь сказать?

Дора. Мы обязаны казнить, правда? Мы сознательно приносим в жертву одну-единственную жизнь?

Каляев. Да.

Дора. Но идти на покушение, а потом на эшафот – значит отдавать свою жизнь дважды. Мы платим больше, чем должны.

Каляев. Да, это значит умирать дважды. Спасибо, Дора. Никто не может нас в чем-то упрекнуть. Теперь я уверен в себе. (Молчание.) Что с тобой, Дора? Ты не отвечаешь?

Дора. Я хотела бы тебе помочь. Только…

Каляев. Только?

Дора. Нет, это безумие.

Каляев. Ты мне не доверяешь?

Дора. Нет, мой дорогой, я себе не доверяю. С тех пор как погиб Швейцер, меня иногда посещают странные мысли. И потом, не мне говорить тебе, в чем самое трудное.

Каляев. Мне нравится самое трудное. Если ты уважаешь меня, говори.

Дора (глядя на него). Я знаю. Ты храбрый. Это меня и тревожит. Ты смеешься, воодушевляешься, идешь на самопожертвование, ты весь пылаешь. Но через несколько часов придется стряхнуть с себя грезы и действовать. Может быть, лучше сказать об этом заранее… Чтобы избежать шока, паралича…

Каляев. Я не впаду в паралич. Скажи, что думаешь.

Дора. Так вот, покушение, эшафот, умирать дважды – это легче всего. На это твоего мужества достанет. Но передняя линия… (Она умолкает, смотрит на него, как будто колеблясь.) С передней линии ты его увидишь…

Каляев. Кого?

Дора. Великого князя.

Каляев. Самое большее – на секунду.

Дора. Секунду ты будешь на него смотреть! О, Янек, ты должен знать, надо тебя предупредить! Человек есть человек. Может быть, у великого князя добрые глаза. Ты увидишь, как он потирает ухо или весело улыбается. Кто знает, на щеке у него может быть царапина от бритвы. И если он на тебя взглянет в эту минуту…

Каляев. Я не его убиваю. Я убиваю деспотизм.

Дора. Конечно, конечно. Надо убить деспотизм. Я буду делать бомбу и запечатывать трубку, и в этот момент – знаешь, самый опасный, когда все нервы напряжены, – я все же испытаю необъяснимое счастье. Но я не знаю великого князя. И сиди он в это время передо мной, это было бы не так просто. А ты его увидишь близко. Очень близко…

Каляев (яростно). Я его не увижу.

Дора. Как это? Ты закроешь глаза?

Каляев. Нет. Но, даст Бог, в нужный момент ненависть охватит меня и ослепит.

Звонят один раз. Они застывают на месте. Входят Степан и Воинов. Голоса в передней.

Входит Анненков.

Анненков. Это привратник. Великий князь поедет в театр завтра. (Смотрит на них.) Все должно быть готово, Дора.

Дора (глухо). Да.

Медленно уходит.

Каляев (смотрит ей вслед и, обернувшись к Степану, тихо говорит). Я его убью. С радостью!

Занавес

На следующий вечер, в той же комнате.

Анненков у окна, Дора сидит за столом.

Анненков. Они уже там. Степан закурил папироску.

Дора. Когда должен проехать великий князь?

Анненков. С минуты на минуту. Слышишь? Карета? Нет.

Дора. Сядь. Наберись терпения.

Анненков. А бомбы?

Дора. Сядь. Нам больше нечего делать.

Анненков. Только завидовать им.

Дора. Твое место здесь. Ты – командир.

Анненков. Я командир. Но Янек лучше меня, а его, может быть…

Дора. Риск для всех одинаков – для тех, кто бросает бомбу, и для тех, кто ее не бросает.

Анненков. В конечном счете риск одинаков. Но в эту минуту Янек и Воинов на линии огня. Я знаю, что не должен быть с ними. И все-таки я иногда боюсь, что слишком легко согласился на свою роль. В общем, это удобно, когда ты принужден не бросать бомбу.

Дора. А когда бросишь? Главное – ты делаешь то, что нужно, и до конца.

Анненков. Как ты спокойна!

Дора. Я не спокойна, мне страшно. Я с вами вот уже три года, два года как делаю бомбы. Я все исполняла и, хочу надеяться, не забывала ничего.

Анненков. Разумеется, Дора.

Дора. Так вот, все эти три года мне страшно. Такой страх почти не отпускает во сне, а утром охватывает с новой силой. Значит, мне нужно было привыкать. Я научилась быть спокойной в ту самую минуту, когда мне страшнее всего. Тут нечем гордиться.