Ибрагим Рахим - Судьба

Может быть, кочевое детство богаче оседлого!

Он хотел ребенка.

Незадолго до пожара у него вдруг выпали свободные полдня, и он схватил такси и помчался в Каркан, откуда пришло письмо Ягане. Пролетали под быстрый шелест колес дома, деревья, поля, дороги, набегали новые деревья, одни будто падали за спиной, другие взлетали впереди под самое небо, и Бардаш думал, что если он не подарил этому миру существа с любопытными глазами и дерзкими мыслями, то подарит кому-то этот мир, взяв на себя заботу о воспитании и защите нового, пока еще беззащитного, землежителя.

Каркан изменился, разросся… Как в большинстве узбекских городов, за исключением тех, что родились после революции на голом месте, и в Каркане время проложило границу, делившую город на старый и новый. Но в самые последние годы, а то и месяцы Каркан приподнял этажи совсем молодых зданий, в том числе и Дома ребенка, так что пока Бардаш искал его, он узнал, что теперь Каркан делился иначе — на «старый» город, старый «новый» город и новый «новый» город. Старый город машина прошла, петляя по глиняным улицам, как рыба. Дома стояли, как комоды, вышедшие из моды. Затем старый «новый» город блеснул черепицей на закате. А затем потянулись кварталы с асфальтом и цветами…

Ему показали младенцев, маленьких в своих тугих пеленках, с носиками не больше наперстка… Но они уже двигались, уже жили, и носики то расширялись, то сужались, свидетельствуя и о настроении и о темпераменте.

— Спят? — спросил Бардаш.

— Да, пьяные от молока.

Он ухмыльнулся.

Он всматривался. Ну, какого же? Вот этого курносенького? Или вот эту с лицом, крепким, как кулачок?

Он ничего не мог решить без Яганы и приехал сюда только для успокоения души.

— Кто не думает о детях, тот не думает о будущем, — сказала заведующая, похвалив его.

И эта простая истина не показалась Бардашу ни чересчур рассудительной, ни наивной. В эти ночи она наполнилась живым биением чувства, неиспытанной сладостью и жгучей горечью.

Он хотел рассказать Ягане о своей поездке, и вдруг эта новость! Да правда ли? Теперь и врачи сказали: правда. Пусть простят их те носики — они немолодые люди, но молодые родители, и со всем сразу им не управиться, а это факт — под сердцем Яганы застучала новая жизнь, которой скоро несовершенный мир скажет: здравствуй!

К приезду Яганы в Бухару Бардаш купил много вещей — детскую кроватку, мяч и даже детскую пижаму. Ягана смеялась над ним и ласкала вещи.

Ее вызвали на бюро обкома в связи с аварией, и они оба знали, что дни будут нелегкие, но раз знали, то и не говорили об этом много.

— Были у прокурора?

— Была.

— Хорошо.

Он берег в ней будущую жизнь, которая уже началась. Ягана тоже держалась мужественно. Что ж, она работала, как могла, в полную силу. Если ее не будет в Кызылкумах, вышки останутся. Буровые стоят на газе. О бегстве Хиёла она рассказала все, как было. В ту минуту иной раз невиноватому, замешкавшемуся человеку кричали: трус! А с трусом было не до учтивости, хотя она теперь и жалела, что погорячилась, и беспокоилась о парне. Больше, чем о себе.

Шоферы-водовозы и трубовозы не видели его на дороге. Дома, у Джаннатхон, Хиёла тоже не было. Бардаш успокаивал:

— Найдется. Смелый мог бы пойти через пустыню и погибнуть. Трус везде спасет себя… Забился где-нибудь в щель и дрожит, как осиновый лист, дурак.

Только что Ягана позвонила Джаннатхон — та ответила слезами, кинула трубку. Ягана нахмурилась, присев у телефонного столика и подперев щеку рукой. Бардаш улыбнулся:

— Не надо оплакивать живого!

— Она не хочет со мной разговаривать.

— Вот увидите, она сама позвонит вам и скажет, что он явился.

Бардаш успокаивал, отвлекая, хотя сам волновался, и без Яганы, из обкома, не раз звонил в милицию, искавшую Хиёла Зейналова по дорогам и отделам кадров новостроек.

А жизнь шла своей всесильной поступью, торила дорогу к новым ожиданиям и надеждам, и в этой жизни, между прочим, если вы не забыли, настал черед и для свадьбы, на которую давно позвал Бардаша его друг и шофер Алишер.

Было решено идти туда вдвоем с Яганой.

Ягана одевалась, Бардаш ждал ее на скамеечке во дворе, а к его коленям жалось трое-четверо мальчишек в поношенных тюбетейках. Уличные мальчишки лепятся к тем, за кем приезжает машина, да еще такой «козел» пустыни, как у Бардаша.

— А у вас есть большой-большой автомобиль? — спросил один.

— Есть.

— Сколько в нем лошадиных сил? — спросил другой.

— Тысяча! — ответил Бардаш, считая, что для детской фантазии этого хватит с лихвой.