Ибрагим Рахим - Судьба

Во дворах мечетей стелили драные циновки для нищих. Иногда ставили чашки с постной похлебкой из пшеничной сечки. А нет похлебки — так лижи циновку.

Сурханбай привык к тому, что просыпался среди голых людей. Это были трупы, безымянные, с подвязанными челюстями. Кто-то уже, как мог, позаботился о них, таких же странниках, как он… Кафангодо — люди без средств на похоронный саван… Служка мечети закрывал их лица тряпками и ставил в головах чашку. И трупы лежали, пока в чашке не набиралось столько, чтобы можно было обмыть тело, купить кафан, обернуть и похоронить по-мусульмански. Одним кидали больше, другим — меньше, ведь никто не заглядывал в чашки, и мертвые делились между собой. Мертвые поступали щедрее живых. Теперь у них была одна судьба.

Тянулись годы — Сурханбай не считал их. Зачем? Он только прикидывал в уме, что если Зейнал женился, то у него уже выросли дети, не зная, что Зейнал давно погиб из-за отцовских овец, а у детей Джаннатхон, наверно, уже есть свои дети, так что он — прадед… Однажды, размышляя так, он сидел в пыли, возле чайханы, допивая с разрешения чайханщика чей-то чай. Его окликнули:

— Эй, покорми наших ослов!

Он увидел ослов, привязанных к столбу, и накидал им люцерны. А потом еще и почистил их… А потом просто стоял и гладил их шерсть и длинные уши… Усердие всегда заметно. Эти люди шли в Мекку, и они взяли Сурханбая погонщиком каравана.

Перевернулась еще одна страница судьбы, предначертанной ему на земле. Но не последняя.

В Мекку, как известно, идут пешком, иначе что же это за святое паломничество? На ослах везут только поклажу. Горы, степи, мертвые, желтые, как повсюду, пустыни остались за спиной, и они достигли священного города. Чье даже измученное мусульманское сердце не возрадуется такому? Кто побывал в Мекке, кто пришел сюда на окровавленных ногах, совершив подвиг преодоления пути, тому уготовано место в раю.

Земля была создана в Мекке.

А сама Мекка возникла из охапки морской пены. Не потому ли она такая белая? Белые стены, белые купола мечетей…

Адам появился там, где самый высокий купол, — так слышал Сурханбай, — и вот он видит все это.

Вот на этом камне Адам встретился с Евой.

В Мекке Байтула — пуп Земли и Арафат — сад мира!

Ах, если бы он мог рассказать об этом в Бахмале! Нет, видно, все было не зря… Неисповедимы пути господни, но в конце концов проясняются.

Пока его хозяева посещали святые места, Сурханбай ухаживал за ослами и готовил или приносил пищу. В Мекке ежедневно кипели большие котлы: паломники побогаче из дальних стран покупали и дарили баранов паломникам победнее. Первые считали, что за это им отпустятся все грехи и можно будет снова грешить, когда вернешься домой, а вторые ели до отвала, убеждаясь в том, что Мекка и впрямь самый счастливый город. На каждом углу сидели нищие и восхваляли Мекку песнопением, в каждом доме жили чудотворцы, принимавшие дары. Сурханбай слушал, как поют шейхи, запоминал — ему тоже хотелось когда-нибудь где-нибудь прославить Мекку.

Хозяева закончили паломничество, получили звания святых — ходжи — и, наполнив свои сумки священными финиками, а баклаги святой водой зем-зем, улетели домой на самолете. Грешники должны были тащиться пешком, а святые уже могли летать. За комнату больше никто не платил, и Сурханбай снова очутился на улице. Ну что ж… Он решил славить Мекку и сел на одном углу, чтобы петь песни. Не тут-то было! Как куры клюют чужую курицу, другие песенники налетели на него. У каждого был свой угол.

Какой-то одноглазый шейх сразу сказал ему:

— Убирайся домой, откуда пришел, и там можешь обирать народ сколько хочешь!

Ведь ходже за рассказ о Мекке всюду давали дань.

— У меня нет дома, — ответил Сурханбай. — Мой дом в Бухаре.

— В Бухаре? — закричал одноглазый и потащил его за собой.

Сурханбай слышал, что по земле прокатилась большая война, что его Родина истекала кровью, но победила, и совсем не знал, какая теперь Бухара и что в ней делается. Но его заставили говорить так, как будто он вчера из Бухары, и рассказывать, что там разрушают мечети и преследуют верующих по пятам… Ему дали золоченый халат, он стал Сурханбаем-ходжи, изгнанником из благородной Бухары, его таскали из мечети в мечеть, с кладбища на кладбище, буквально на руках, и везде он повторял, как плохо приходится сынам ислама в Бухаре, а ему жертвовали деньги на восстановление попранной веры и защиту ее отцов. Ведь он выступал как защитник мусульман из страны кяфиров…