Ибрагим Рахим - Судьба

— Отойдите, товарищ, не мешайте!

Под вечер прилетели бакинские асы — истребители огня. Надиров провел совещание как всегда в донельзя прокуренном вагончике. Мало было легким обжигающего пламени фонтана — люди жадно затягивались дымом, вытряхивая на стол сигареты для всех. И без конца пили воду.

Света ночью не потребовалось. В сторону клокочущего огня невозможно было глянуть, и далеко летели по пустыне его блики, разгоняя змей, мышей и тушканчиков. Искры, щелкая о мокрый металл, гасли и дымились на одежде. Тракторы и люди вставали под душ из брандспойтов и опять уходили. Предусмотрительный Корабельников захватил из Бухары ящик зеленых защитных очков, и в них люди смелее шли на пламя, как на приступ, как будто очки защищали не только глаза.

Разведчики прислали машину противопожарных костюмов со склада геологического управления. Теперь не надо было ни радировать, ни звонить о происшествии — вероятно, хвост факела был виден из Бухары.

Под надзором бакинцев строили узкоколейку, подталкивая ее к жерлу факела, и монтировали вышку для наклонного бурения. Жарко было. Жарче, чем днем! Водяная радуга летела из брандспойтов, создавая заслон между огнем и людьми, и через каждые полчаса менялись люди. По лицам катился черный пот, но работали расторопно и без суеты.

На узкоколейку поставили тележку, груженную взрывчаткой, и толкнули ее в огонь. Это было уже перед рассветом, и солнце, высунув из-за песков краешек красного глаза, увидело, как рвануло под пламенем и швырнуло его в небо, точно все это разветвившееся огненное дерево подсекли под корень. И оно рухнуло — пламя отлетело и растаяло.

Из сияющей земной дыры било стонущее синее, голубеющее в вышине сверканье газа. Вышина остывала, и там газ трепетал и струился сквозящим на солнце клочком веселого неба. А на землю садилась копоть. Шевелился утренний ветер, относя желтоватые клубы песка и дыма, они все дальше отползали от жуткого места, как бы спасаясь бегством. И стало видно, как потрескалась вокруг земля и как она оплавилась, словно в ровно расчерченных квадратиках отлили и обожгли кирпичи…

Шесть дней и ночей гудел газ, шесть дней и ночей люди стояли на вахте, готовые к новой вспышке, а бур уходил по косой линии в землю, подбираясь, как пика, к живому голосу газа. На седьмой день его зуб раскусил скважину. Хитрые бакинцы не промахнулись: они знали свое дело. И вот остановилось время — по невидимому наклонному пути, как с горы, пустили раствор, чтобы забить дыхание скважины. Стояло время, и молчали люди, только глина и цемент ползли вниз, вниз, вниз, и людям предстояло увидеть, напрасна была их работа или нет, кто окажется сильнее — напор еще неукрощенной подземной силы или цемент Корабельникова. А когда упало голубое сиянье газового столба, когда оно померкло и недавно ревущая глотка разодранной пустыни стала просто ямой с зеленовато-черной водой, кто-то закричал «ура», а кто-то сел на землю и заплакал. Целовались и поздравляли друг друга — это уже потом…

Успокаиваясь, вода плескалась о берега ямы.

Ягана и Бардаш и не заметили, как оказались вместе.

— Ну вот и живые, — сказал он. — Могло быть хуже… А ресницы вырастут.

Она приникла к нему, уронив на песок стальную каску. Ей вспомнился парень, убегающий по песку.

— Живые? — переспросила она. — Я даже и не подумала об этом!

Только теперь она осознавала опасность с тем запоздалым страхом, который и через годы леденит душу, а Бардаш говорил ей:

— Я забыл вам сказать тогда про письмо, милая… Про письмо из Каркана… Мы возьмем маленькую девочку, похожую на вас, или шустрого и резвого, как барашек, мальчишку, посообразительней меня. Что бы ни было, мы будем жить и работать и растить ребенка.

— Мы никого не возьмем, Бардаш, — отвечала она. — Не надо.

— Почему?

— Я тоже не смела вам сказать тогда… У нас будет свой… Свой маленький… Лучше нас…

— Ягана! Моя Ягана! Дорогая…

Он погладил ее грязные и нежные, как шелк, волосы. Он не знал, что сказать.

— Эта весть заслуживает самого большого суюнчи! Но у меня ничего нет… никакого подарка… Разве только вот это солнце…

Рыжее, мохнатое солнце по-хозяйски вставало над пустыней. Небо золотилось.

— Или подождите, ночью будет луна…

— Ничего не надо, кроме вас, смешной…

Ягана ласково провела пальцами по его губам, и он поцеловал их все… Слезы подступали к горлу.

Он еще счастливо и простодушно улыбался, когда подошел Надиров, усталый и сгорбленный.