Ибрагим Рахим - Судьба

Вышку сдернули с места и поволокли в сторону, когда опять колыхнулась земная твердь и случилось самое страшное. Смяв и разможжив все замки, газ отбросил их и с артиллерийским громом выбил в небо град камней. Камни ударялись друг о друга, высекая искры, и, словно кто поднес спичку, воздух вспыхнул.

Ягана приближалась к пожару с одной мыслью: «Какое счастье, что она оказалась рядом. Хоть в этом ей повезло!» Шофер делал все, что мог, выгребаясь из песка, и вдруг опять тормознул с ходу, безотчетно бранясь, и опять их обдало и на некоторое время с головой закрыло метелью пыли. Точно они нырнули внутрь пустыни…

— В чем дело?

— Человек.

Когда пыль не спеша осела, Ягана увидела человека, встающего с земли. Он подтягивал фуфайку, перекинутую через плечо, точно прикрывая свое лицо. Следы его вели от пламени. Это был Хиёл. Волосы взлохматились, губы шептали что-то невнятное…

— Вернись, сейчас же вернись! В машину!

Хиёл попятился.

— Трус! — закричала Ягана одно слово. — Трус! Трус!

Может быть, Хиёл ничего не слышал — в ушах его звенело. А может, не понимал. Глаза его смотрели на Ягану застывшим взглядом, как стеклянные.

— Прочь с моих глаз!

Он скорее по жесту догадался, что его гнали, и побежал, а машина рванулась к пламени, и только оглянувшись на нее, Хиёл увидел, что там творилось. Даже сквозь завесу пыли было видно, как языки пламени лизали небо… Потрясенный, он стоял и смотрел, не понимая, почему все стремились туда, не оттуда. Он казался себе ничтожным.

Ягана отправила радиограмму в трест, позвонила в контору и попросила сообщить о пожаре мужу; кое-где столбы с телефонными проводами покосились, а то и вовсе валялись на боку, но связь работала. Из транспортного цеха она затребовала все, что могло двигаться. Ее терзало одно: ограничится ли пожар охваченным районом или ему будет тут тесно? Пламя теперь ревело и хлестало… А Ягана думала: пусть, пусть… Проложивший себе выход, освобожденный газ бешено дышал в небо.

Вышку оттянули, дизели тоже, и земля под ними успокаивалась. Газ бил неудержимо, подземная бомбардировка больше была ему не нужна и стихала, вот только сердце колотилось так, словно хотело выпрыгнуть из груди.

Но сердцу не дал выскочить Бардаш.

— Яганахон!

Он увидел ее обгорелые брови и ресницы, бледное лицо и, стиснув за локти, загородил собой от огня.

Прибывали пожарные машины из Газабада, из Бухары, из Самарканда, и Надиров командовал ими. Машины окружали пламя. Воду подвозили из святого колодца…

Но когда горит газ, воде не потушить его, она может только остудить землю, и людей, и их стальных коней, не дать беде разрастись.

Небо разрывалось на огненные клочья. В глазах мелькали вода и пламя, вода и пламя… Шла борьба воды и огня… Временами пламя закрывало небо без остатка, и тогда казалось, что горела даже вода. А вокруг гудело: «Гу-гу-гу-у-у-гув-чув!» Это с новой силой выталкивался на поверхность ликующий, неистощимый газ. Он пел свою песню…

Корабельников склонился в вагончике над схемой скважины: жизнь подбросила ему еще одну неожиданную проверку и характера, и цементов. Требовалось закрыть бушующий кратер. Но как к нему подобраться, чем закрыть? Под пламенем уже образовалось отверстие больше Ляби-хауза.

— Только боковое бурение! — сказал рядом Бардаш.

— Да!

Надо было подвести бур сбоку, снайперски попасть в горло скважины и залить его крепкой цементной пробкой.

— А как цементы, Алексей Павлович?

— Будем надеяться.

— Вы даете свою марку?

— Да.

Бардаш медленно и поощрительно кивнул головой. Ему нравилось скромное мужество этого человека, и сейчас Корабельников нуждался в поддержке. Дело было не шуточное, человек знал, что идет на риск, и верил в себя. Куда проще было отказаться! Но ведь постановлением института не заткнешь ревущую глотку скважины…

Бардаш вышел из вагончика — мимо несли носилки, с них свешивалась рука Шахаба. Он узнал друга по руке. Столько раз она выручала его в жизни.

— Шахаб!

Богатырским движением Шахаб приподнял голову.

— Что с тобой?

— Видишь, голова целая… Штаны сгорели…

Лицо его было в копоти, а мокрые ботинки дымились, остывая. Бардаш пошел рядом с носилками.

— Слушай!.. Все азимуты записаны… Там… Возьми!

— Ладно, ладно, Шахаб.

Он стиснул висящую руку Шахаба. В такой спешке — азимуты. Их и в нормальных-то условиях замеряли не все, а для бдительных контролеров записывали на глазок. Были азимуты, и скважина была в руках — не в потемках. Шахаб — это Шахаб! И вот его увозят в санитарной машине…