Ибрагим Рахим - Судьба

Упоминание про волосы особенно задело Хазратова. Он снял руку со своей лысины, которую оглаживал по привычке, когда думал, и сказал:

— Не надо мелочной опеки. Многим путь Надирова кажется новаторским, а ты его очерняешь. Пусть категорическое мнение вынесут специалисты. Мы же предупредили…

Бардашу стала понятна эта простая игра: если Надиров победит, Азиз окажется рядом с ним. Если Дадашев, Азиз скажет: «Мы предупредили…» Он всегда застрахован от ответственности, этот Азиз, и всегда делит успех, к которому не причастен.

— Но ведь я и есть специалист, — сказал Бардаш.

Кому-то надо было брать на себя ответственность.

— Впервые в жизни я жалуюсь на другого, — сказал он Сарварову. — Сам терпеть не могу такого, ненавижу жалующихся… Но — была не была… Пришел с жалобой ради дела. Люди подчиняются воле Надирова, он сильный человек, но газ может его желанием пренебречь…

Выслушав его, Сарваров долго думал, прикрыв глаза и потирая брови пальцами, которые сводил и разводил у переносицы. Наконец он спросил:

— Что же — Надиров? Устарел? Он — хороший управляющий трестом.

— Плов он хорошо готовит, — резко ответил Бардаш.

Плов Надиров готовил так… Сначала выжаривал в казане баранье сало до того, что на нем занимались огоньки. Он смеялся, что доводил казан до трех тысяч градусов. Это была не женская работа… В сало летел белый лук и тут же становился красным. Лук не давал салу выгорать. Вслед за луком подрумянивались кусочки мяса на косточках, а потом уж, разбухая на сале и воде, которая все время подливалась бдительным мастером, варился рис — зернышко к зернышку… Он впитывал в себя жаркие ароматы и желтел от моркови. Плов всегда удавался на славу.

Большое блюдо с остроконечной горой плова, усыпанной гранатовыми зернами, сам хозяин нес на вытянутых руках из кухни, лепившейся к углу двора, в сад, где отдыхали гости. В саду журчала вода, распыляясь из резиновой кишки, надетой на кран колонки, над кустами роз и декоративной зеленью. Солнце сверкало в каплях, подсушивая их на лету, но все же на листочках вокруг все время висели росинки…

Самым большим деревом в саду был абрикос, который, может быть, первым поселился в этой части Бухары, когда вокруг еще не было белых и розовых особняков. Абрикос поднимался выше уличных тополей, он бросал тень даже на крышу надировского дома, и все лето, ссыпаясь с густых и длинных ветвей, зрелые плоды усеивали крышу, дорожки сада и грядки с редиской, морковью и помидорами, как семечки. Собирать их было невозможно, и они засахаривались на земле, привлекая рои ос. Их старались поэтому быстрее подмести, но они падали снова.

Эти абрикосы были главной летней заботой жены и детей. Надиров хотел было спилить старое дерево, но тень от него, шапкой накрывавшая двор, стоила этой заботы, а еще, быть может, что-то значила привычка. Как-то страшно было представить себе свой двор без этого дерева, с растрескавшейся корой и железным костылем в стволе для бельевых веревок.

В тени абрикоса был сделан деревянный настил на ножках с тремя ступеньками, на нем стоял низкий столик, а вокруг, подоткнув подушки под бока, по восточному обычаю располагались гости. От града плодов настил защищали виноградные побеги, прочно и густо перевившиеся вверху, на стойках. Тут всегда было прохладно, а от брызг постоянно журчащей воды легко дышалось. И Надиров был счастлив, что гости могли отдохнуть у него.

Сейчас у ступенек настила стояли одни хазратовские ботинки, и сам Хазратов сидел у столика и попивал чай с фисташками в ожидании плова. Подошел хозяин, поставил тарелку с нарезанными и приправленными помидорами, передоверив наблюдение за пловом, видимо, на этом, уже менее ответственном этапе, жене.

— Надиров достал трубы, Надиров установил радиосвязь с Кунградом, чтобы обеспечить бесперебойное снабжение глиной, а Надирову вставляют палки в колеса…

Азиз Хазратович отхлебнул из пиалы, поправил хозяина:

— Почему вставляют? Бардаш Дадашев вставляет… Один человек…

Надиров присел, плеснул в пиалу чаю, обмыл ее, стряхнув теплую зеленоватую жидкость за бортик настила, налил снова и стал потягивать не спеша. Лицо его у раскаленного казана разогрелось, побагровело, шрам от нагайки эмира выступал еще заметнее, резче. Он выпил пиалу чаю молча, налил еще, пил и думал. Молчал и Хазратов.

— А ты крепко не любишь этого Бардаша, Хазратов, — сказал, наконец, Надиров. — За что? Вы ведь из одного кишлака…