Ибрагим Рахим - Судьба

Девушки в спортивных костюмах в обтяжечку, сидя под фанерным навесиком, заливали парафином керны — цилиндрики вынутой из глубины породы, готовили для отправки в лабораторию. Бардаш попрощался и с ними:

— Счастливо!

Он действительно желал им счастливой работы.

Девушки улыбнулись и помахали руками, очень бережно положив керны на стол. Порода должна была прийти в лабораторию в своей первозданной целостности, запечатанная в парафин, как мороженое эскимо в шоколад. Химикаты и щупальца умных приборов заставляли керны рассказывать о том, чего не видели люди с поверхности земли. Керны выдавали тайны потревоженных глубин.

— Проклятая работа! — сказал Алишер.

— Ты про них или про себя?

— Вообще.

— Поживем — привыкнешь.

Алишер испугался:

— Что значит — поживем, Бардаш Дадашевич? Когда мы вернемся?

— Не знаю, — ответил Бардаш. — Будем жить сколько надо. Тут дела складываются не лучшим образом, а товарищей в беде оставлять нельзя. Как ты считаешь, Алишер? В пустыне за сто верст идут на огонек — может быть, кому-то нужно помочь.

— Ну, дня три-четыре проживем? — добивался своего Алишер.

— Может быть, и три-четыре недели.

— Ого! — не сдержался Алишер. — На такое я не нанимался!

— А люди!

— А люди добавку получают. Пятьдесят процентов за пустыню, сорок пять полевых…

Пока башкир рисовал Бардашу разрез пластов, у Алишера была своя беседа с народом.

— Командировочные получишь.

— Я на свадьбу опоздаю! — возмутился Алишер.

Навстречу им, отчаянно ревя, перла цистерна с надписью: «Молоко». В таких возили сюда воду, и Бардаш вспомнил, как буровики шутили, что пока довезут воду, она становится дороже молока. Он махнул рукой, цистерна остановилась.

— Давай слезай, — серьезно сказал Бардаш Алишеру. — Я не знаю, когда вернусь. Может быть, и через два месяца. Он едет в Бухару, доберешься.

Алишер посмотрел на Бардаша красными, раздраженными от песка и противоречивых чувств глазами. Бардаш ждал. И шофер цистерны ждал.

— Ну, поехал, поехал! — высунувшись, крикнул ему Алишер.

— Пошел!

Он никак не хотел отдавать руль Бардашу.

Дальше они молчали. Дорога к Газабаду была более или менее наезженной.

«Ну и парень мне достался! — думал Бардаш. — Молодой, а ворчит, как старая баба! Странный какой-то…»

«Попал я в переделку, — думал Алишер. — Расскажешь ребятам, какая в обкоме работа, засмеют! Странный какой-то начальник…»

Над песками приподнялись крыши Газабада…

Их было уже немало. Облепляя тот, самый первый, надировский «особняк», они выстраивались в порядок, образуя улицы, вдоль которых когда-нибудь протянутся асфальтированные тротуары и площади, посередине которых забьют фонтаны в круглых бетонированных бассейнах. И будут дети перепрыгивать через бетонные стенки и плескаться в бассейнах, а сварливый голос строгой тетки кричать им:

— Кышь! А ну, уходите! Уходите все!

Детей почему-то всегда гонят от воды.

Подумав об этом, Бардаш захотел умыться. Лицо его было мокрым от пота и облепленным песчаной пылью. А сейчас он увидит Ягану… Не очень-то приятно предстать перед ней в таком виде. Это Алишеру впору демонстрировать свой героизм…

Кстати, Алишер набрал у разведчиков в запас полную канистру воды.

— Алишер! Умоемся, — коротко сказал Бардаш.

Когда час не разговариваешь, это звучит как примирение. Алишер с готовностью остановил «газик» у длинной постройки барачного типа и загремел канистрой.

— Все-таки добрались! — сказал он, довольный.

Да, добрались… А Газабад разрастался, как на дрожжах. Где тут первый барак? Сразу и не отыщешь… Почта, клуб… Шоферы построили из камней и железа эстакаду для машин.

— Смотри, Алишер! Есть где починиться.

— Хоп!

Возле бараков дерзко торчали прутики, которым предстояло когда-нибудь зазеленеть.

Бардаш сдернул рубаху и подставил ладони под горлышко канистры. Вода приятно холодила сухие пальцы. Он плеснул ее на лицо, потом на спину. Хорошо! Что за чудо — вода! Что за счастье, когда в этом пекле есть вода!

— Эй, эй! — остановил его наизлейший голос изо всех, какие он когда-нибудь слышал.

Из барака вышла толстая женщина в белом колпаке и фартуке повара. Бардаш ее не знал. И она не знала Бардаша. Две недели прошло, а как будто бы целый век. Газабад обрастал людьми еще быстрее, чем домами.

— Вы что это нарушаете закон поселка? — крикнула женщина. — Ах вы!

— В чем дело? — мирно спросил Бардаш. — Какой закон?