Питер Тейлор - Вызов в Мемфис

В меблированных комнатах в Чаттануге атмосфера была куда более удручающей, чем в столовой или казармах Оглторпа. Жизнь «на посту» с учениями, муштрой и недолгими часами службы (а после службы — долгими часами свободы в Чаттануге и на Сторожевой горе) казалась очень даже веселой. Из тех комнат по субботам я выходил на охоту за книгами в старых районах города — по субботам и по вечерам в будни. Думаю, в округе не было старьевщика, в чью лавку я не заглядывал регулярно, или частной распродажи домашней утвари, которую я не посетил (ради книг, буде они там окажутся). Поскольку форт Оглторп находился уже в Джорджии, мы жили по восточному времени, а летом вдобавок переходили на летнее время [13] В США в течение долгого времени не было постоянного федерального закона о переходе на летнее время — фактически каждый штат решал этот вопрос для себя сам, вплоть до закона, изданного президентом Линдоном Джонсоном в 1966 году. Прим. пер. . Это означало, что, когда на посту было пять часов вечера, в самой Чаттануге — всего лишь три часа дня. И какое чудесное время выдалось для населения Оглторпа — что для офицеров, что для рядовых солдат, — в то последнее лето и осень перед вступлением в войну. После половины четвертого в кофейне «Рид-Хаус» или примыкающей к ней пивной яблоку было негде упасть. И подозреваю, редко простаивали и свободные комнаты — что в «Рид-Хаусе», что в отеле «Паттон» в нескольких кварталах оттуда. Девушки Чаттануги в то время были как девушки Хемингуэя в Милане — самыми патриотичными из всего города; и если на то пошло, не только девушки в пивной или в дюжине похожих заведений и на улицах города, но и девушки высшего света, которых следовало искать на церковных ужинах и в USO [14] USO — Объединенная организация обслуживания вооруженных сил. Прим. пер. , а кое-кого — в тех же комнатах над «Рид-Хаусом». Сам я близкого знакомства с этими девушками не водил — общался с ними, только когда они были в объятиях других солдат, моих друзей. Но я очень внимательно слушал, что друзья о них рассказывали. В нашей штабной роте служил один красавец — тот еще молодчик, который увлекался драками и выпивкой во время увольнительных в город, но был тише воды на посту — разве что любил поговорить со мной. У него были откровенно смуглая кожа и черные волосы — густые и очень масляные. Кажется, о нем рассказывали, что он наполовину индеец чероки. Родом он был из Восточного Теннесси и говорил с таким акцентом, что остальные понимали его иногда с большим трудом. Но мы завидовали его похождениям с женщинами в «Рид-Хаусе». Однажды он мне рассказал, как проснулся воскресным утром в узкой комнатушке на верхнем этаже отеля и тут же понял, что его веселая жизнь кончена. Предыдущей ночью он хорошенько налакался. Не помнил ничего после отъезда из форта. Но по тому, как незнакомая молодая женщина сидела за туалетным столиком номера и напевала про себя, расчесывая волосы, моментально понял, что еще до окончания вчерашнего вечера он на ней женился. Однако суть — и суть печальная — этого моего рассказа в том, что сам я не участвовал в солдатских приключениях или свободной жизни в городе, которыми наслаждались сослуживцы из форта. Полагаю, правда в том, что для этого у меня был неподходящий темперамент. И даже тогда мне казалось, что мой недостаток можно в какой-то степени объяснить переездом из Нэшвилла в Мемфис из-за отца. Остальные солдаты относились ко мне терпимо и считали книжным червем. На службе меня этим дразнили, но как только мы оказывались в городе, мне никто не мешал идти своей дорогой. В этом смысле армия мне нравилась больше, чем учеба в Юго-Западном университете. Там мне до смерти наскучили студенты из братства — после того, как отец убедил меня в это братство поступить. А поскольку я после окончания университета не собирался посвящать себя изучению права, отец не интересовался моими оценками. Когда мать превозносила мои успехи в учебе, он говорил: «Да-да. Почитать-то он любит». Собственно говоря, он даже не любил, чтобы я показывал свои знания по любому предмету. В этом отношении он перенял мемфисские привычки. Не имел ничего против моего коллекционирования книг, но не любил упоминаний об их содержании. Я же почти сразу после прибытия в Чаттанугу приобщился к местному миру букинистики, скупая все, что попадалось у старьевщиков вдоль Маркет-стрит и, разумеется, на частных распродажах. В таких-то местах обычно попадались первые издания — за четверть доллара или за пятьдесят центов. Скоро редкими и старыми книгами было забито все место под койкой в казарме и вся комната в городе. Имелся у меня и другой интерес: поля сражений времен Гражданской войны вокруг Чаттануги — Чикамога, Миссионерский хребет, Сторожевая гора и даже Стоун-ривер — меньше чем в сотне миль от города. (В один выходной я даже добрался до Атланты.) Разумеется, я коллекционировал книги об этих сражениях, но проводил часы и на самих полях, осматривая памятники и отметки позиций обеих армий. В то время я, конечно, не сознавал, какое нудное занятие себе нашел. Не сознавал в университете и не понимал в школе, где все началось. Но замечал и испытывал некоторый стыд из-за того, что уже давно больше интересуюсь ценой книг, чем тем, что в них находится. Я не размышлял, как и почему это произошло, хотя сейчас это было бы намного проще.