Газетные заметки доставляли Джону Уэсту немало удовольствия; за ним уже установилась репутация почтенного дельца, который ворочает миллионами. Действительно, у него почти не было оснований сомневаться в этом, если не считать случайных выкриков: «Читай „Одинокого волка“, Уэст!», которые ему иногда приходилось слышать на стадионе. Из всех откликов на его вступление в армию больше всего ему понравилась заметка в «Аргусе», органе консерваторов: «Самое замечательное событие в кампании по вербовке добровольцев»:
«Любитель спорта и владелец ипподрома». «Выдающийся патриотический поступок». «Владелец Шелеста, выигравшего кубок Каулфилда… в юности был первоклассным спортсменом».
Читая эту заметку, Джон Уэст призадумался, чего никогда с ним не бывало в молодые годы. Вот перед ним доказательство его огромной власти: можно ли было лучше отомстить «Аргусу», чем заставить эту газету напечатать — да еще на первой странице! — хвалебную заметку об Уэсте.
Заметка в газете «Голос труда» — таково было теперь новое название газеты «Набат» — не оставляла никаких сомнений в том, что многие лейбористы симпатизируют Джону Уэсту.
Репортер этой газеты сообщал:
«На прошлой неделе в городскую ратушу, где помещается пункт записи добровольцев, вошел плотный, небольшого роста человек, а всего через несколько минут Джон Уэст, владелец ипподрома, издатель газеты и обладатель крупного состояния, вышел оттуда уже рядовым солдатом. Он принес присягу сражаться в зловонных окопах Галлиполи, стрелять в других и подставлять свою грудь под пули, лежать под ураганом свистящих снарядов, любой из которых может мгновенно оборвать жизнь Джона Уэста…
Если Джон засядет в окопах Галлиполи и будет оборонять их так же решительно, как некогда он оборонял от полицейских свой тотализатор в Керрингбуше, то туркам не сдвинуть его с места. Желаем тебе успеха, Джон Уэст!»
Но Джон Уэст и без того уже достиг успеха. Сейчас он владел ипподромами в пяти штатах и в трех штатах держал в своих руках все состязания боксеров. Его предпринимательская деятельность развертывалась по плану, разработанному им еще в 1907 году. Теперь он издавал ежедневную газету в Квинсленде, владел гостиницами, шахтами, стадионами, ипподромами, театрами, кафе и доходными домами, занимался букмекерством, бегами и скачками, был пайщиком акционерного предприятия Бенджамена Леви по продаже мебели в рассрочку. По подсчетам Джона Уэста, его капитал составлял почти два миллиона фунтов.
За год войны Джон Уэст успел прослыть «ура-патриотом». Однако он упустил из виду одно очень важное обстоятельство: чем дольше тянулась война, тем решительнее протестовали против нее те самые люди, которые и служили источником его власти, источником надежд на ее дальнейшее расширение, — рабочие, католики, лейбористы. Они выступали против кровавой бойни, ярым сторонником которой Джон Уэст оставался вплоть до самого ее конца. Он видел, что у него нет ничего общего с людьми, по спинам которых он взобрался к власти.
Сейчас Джон Уэст сидел у камина и читал «Голос труда».
На стене гостиной висел портрет его матери. Горькие разочарования, пережитые ею, наложили глубокие морщины на ее поблекшее лицо. Она умерла несколько лет назад, и с тех пор Джона Уэста мучило сожаление, что между ними не было близости; ему хотелось бы вычеркнуть из жизни все то, что воздвигло между ними холодную каменную стену. Смерть отца нисколько его не тронула — он отнесся к ней так, словно прочел в газете о смерти совершенно незнакомого человека.
Ему казалось, что глаза матери грустно и тоскливо смотрят на фотографию ее трех сыновей, висевшую на противоположной стене, — фотографию, снятую давным-давно, когда все трое были еще детьми, — задолго до ужасного преступления Арти, до «тяжелых времен», до тайного тотализатора, задолго до того, как двое ее сыновей оттолкнули свою мать и опозорили ее старость.
Джон Уэст смотрел на портрет матери, и ему казалось, что в ее взгляде он читает упрек. Приход Нелли и старшей дочери Марджори, крепкой и цветущей четырнадцатилетней девочки, вывел его из задумчивости.
— Я сказала всем ребятам в школе, что мой папа теперь солдат и уезжает на войну, — сказала Марджори, подбегая к отцу.
Джон Уэст прижал к себе девочку, что было весьма редким для него проявлением отцовской нежности. У Джона Уэста было уже четверо детей — две девочки и два мальчика; все они росли, ничего не зная о прошлом своего отца, и Нелли воспитывала их как благочестивых католиков.
Читать дальше