Насчет детей тетя Фрося не соглашалась.
— И пускай родют, — кричала она, стуча в стенку, чтобы перекричать учителя. — Все нам достанутся!
Выпив, учитель ник и несвязно бормотал про измену. Водку начальник допивал с тетей Фросей.
— Посадют, — жалела она, сцеживая остаток. — За правду посадют.
Потом они вместе тащили учителя на диван. Он спал, свесив ноги в ботинках, и тревожно мычал во сне.
Ваньчику все обрадовались.
— Факир пришел! — заорал Фараон и стал бить по наре.
Ваньчик растрогался, но виду не подал, а скромненько сложил узел и повесил на стене телогрейку. Потом он пошел здороваться.
— Как сел? — спросили его.
Сел Ваньчик по-глупому. На воле жил у сестры, которая замужем за техником домоуправления. Ваньчик случайно дал в морду технику. Прописки у него не было. Ваньчик попал в Мордовию.
— Хреново там? — спросил Фараон.
— А где не хреново? — ответил Ваньчик.
В Мордовии он жил два месяца, покуда разобрались. Лагерь как лагерь.
Публика Ваньчику не понравилась.
— Мелкие анекдотчики, — сказал он.
Потом Ваньчику сказали, что нового. Ваську-китайца выпустили. Начальник отряда, сука, удавился из-за жены.
— А эти что? — спросил Ваньчик, кивая на фраеров. Новые фраера гуляли в своем углу.
— А, — сказал Фараон.
Ваньчик не глядел больше.
Потом он снял ботинки и отдыхал. В бараке было тепло, по потолку, как раньше, ползала муха.
Баллада о приезжем художнике
Художник Семенов приехал в поселок рисовать Ленина. Он думал все сделать до праздника. Но Ленин не понравился Цацке.
— Зачем рот открыт? — спросил Цацко строго. — Ты что, певца рисовал?
Художник начал замазывать. Ленин вышел губастый.
— Еще хуже, — огорчался цацкин парторг. — Хоть сначала все начинай.
— Сначала в ажуре было, — обижался художник. — Для всех подходило, а для вас вот не подошло.
— Губы у него только, — вздыхал парторг, сев на корточки. — Губы как-то бы.
— Сам знаю, что губы, — нацеливался художник. — А как вот?
— Ты думай. За то тебе деньги платят.
— Нет, — говорил художник. — Зря я с вами связался. Такого Ленина загубил.
Они пошли снова к Цацке.
— А, — сказал Цацко. — Готово? Ты, я вижу, раз-два?
Художник посмотрел на парторга.
— Нормальный был Ленин, — сказал он. — Чего он вам не понравился?
— Может, и в самом деле? — сказал парторг. — Время жмет.
— Нет, — сказал Цацко. — Раз я велел закрыть рот, ты закрой и помалкивай.
Ночью художник учил парторга разводить краски. Магазин был закрыт, но парторг достучался до продавщицы. Из дома он принес колбасу.
— Видишь, — говорил он, ползая по холсту. — Идет помаленьку.
— А, — отмахивался художник. — Знал бы — не связывался.
Их разбудила уборщица. Они взяли Ленина и пошли наверх к Цацке. Ленин Цацке понравился. Цацко обошел Ленина с двух сторон, сказал:
— Молодец. Теперь он нас воодушевит.
Деньги художник пошел получать вместе с парторгом. Они пили в столовой, потом в гостинице. Художник хотел рисовать картину с официантки и рассказывал молдаванам про свою жизнь. Ночью парторг посадил его в поезд и долго махал рукой.
Когда воскресну — сожалеть о теле
Не стану я. Не вспомню о себе.
И семь чудесных пятниц на неделе,
И церковь медную в украинском селе
Забуду я. Так стоит ли жалеть,
Так нужно ль плакать, стоя на пороге
Дыры тюремной в Нерчинском остроге,
Где мне пришлось недавно околеть?
«Блажен, кто отыскал разрыв-траву…»
Блажен, кто отыскал разрыв-траву,
Кто позабыл сожженную Москву,
Когда вослед листкам Растопчина
Взметнулась желтым пламенем она…
А нам с тобою не забыть вовек
Сестер изгнанья — вавилонских рек.
Для нас с тобою приберег Господь
Чужого пепла теплую щепоть.
Над нами небо — голубым горбом.
За нами память — соляным столбом.
Объят предсмертным пламенем Содом,
Наш нелюбимый, наш родимый дом…
Кфар-Иона
18.9.76
«Озябли мы, как берега Каялы…»
Озябли мы, как берега Каялы.
Забыли мы людские словеса.
Покрыть бы койку серым одеялом
И засыпать, уставясь в небеса.
И засыпать, и, не смежая веки,
Услышать бы, как ходит часовой
И как во сне рыдает Кюхельбекер,
Тетрадь стихов держа под головой.
Читать дальше