Эли Люксембург - Скопус. Антология поэзии и прозы

Хочу цветок упомянуть
назвать какое-либо дерево
но путаю все поминутно
не знаю никаких растений
тыкаюсь в мартовский ледок
ох, пристальность меня погубит
мне трель не утерять бы в гуле
опять я говорю не то
где Родина моя? — нигде
но одинаково содеян
удел людей и сиротеют
едино все
а если день похож на слиток
а срез деньской блестит как лед
так это ж след вееровидный
от солнца желтого пролег.
Мы — люди без людей, мы — дети
с детьми, а город наш пустой
я снова говорю не то
не знаю никаких столетий
снег слипчив — да
а март — обман
и чистый назревает ветер.

Я сберегу ее
спрячу под нежное небо
только б не рушилось
только б не гибло оно
зал полнолуния
будь к ней безогненно нежен
годы те лунные
станьте ей неба руном

Длитесь над ивами
плавно неявно и мерно
сдвигами тихими
и незаметнее дней
жителю дальнему
чтоб не почудилась эра
и чтоб не маялся
рог возвестивший о ней.

Смолк звукоряд мой
а я обречен и беспечен
мог же родиться
а вот не родился, а вот
всем придыхательным
всем бы гортанным помещик
жил на земле бы
где климата полдень живет.

И перед Кем-то
кого никогда не узрею
и перед всеми
и перед небесным зонтом —
дайте ей долю
а храмы не ваша затея
дайте ей годы
а воздух мы сами возьмем.

Сухим и пряным зноем полоснул
нарядный год, как судный зла канун.

Запрет на кожаную обувь,
на трапезу, на суету:
опрятный судный полдень побыл,
порисовался и потух.

А город теми же холмами окружен,
а жители кладут поклоны,
те жители верны Закону
по-прежнему, как испокон.

Город холмами обрамлен.
Холм-город юров.

По охровым отлогам утро
шло городом с холма на холм.

Война при солнце и при ярком воздухе.

Песком хрустела желто-алым
та щит воздевших горстка
за город Храма.

Повязало сторонних становье,
стало местом на двор и на дом.
Виноградное солнце сквозное
разномастных вязало родством.

Озаряло холмистую залу,
чтоб жарою объять навесной,
и опять разномастных вязало
и ровняло под бархатный зной.

Представали при солнце холмы.
При холмах представала погода
и росою спадала со свода,
словно мыс побратимов омыть.

Проливалась, текла, омывала,
как волною о камень, брала
и сводила в народ, и ваяла,
и опять простиралась, светла.

Был наряден и ярок сезон.
Но невзгоды его бороздили.
При нарядной погоде убили
тех по осени, этих — весной.

Ах, если вдуматься, то лопнуло веселье.
Настало времечко отвагу проявить.
И вот мы доблестно утаптываем землю,
с такой отвагою подавшись в муравьи.

Отрадно вкладывать присутствие в братание
и просто-напросто подошвы истоптать.
Я вижу значимость в обычном обретании.
Давайте мужественно время исполнять.

Давайте свыкнемся с геройством перелета.
Я скоро выучусь при солнце тосковать.
Давайте чествовать отвагу и погоду
и подвиг честного присутствия держать.

А если, все-таки, окончился театр.
И за околицей — Содом перед концом.
Мы вправе выслушать участливо, как брата,
соловушку с потерянным лицом.

Все вышло правильно
любуемся холмами
вживаемся в отвагу муравьев
мы сами выбрали
мы выбрали не сами
наш самый свой из не своих домов.

Все вышло правильно
единственно — будь горд
будь горд служением
не ради, а во имя
чтоб неминуемо
и чтоб непоправимо
все вышло правильно
разбег и перелет.

Все вышло правильно
я знаю тот рассказ
когда единственное благо правит в стане
мы сами выбрали
мы выбрали не сами
единственное благо без прикрас.