Эли Люксембург - Скопус. Антология поэзии и прозы

Когда родное — не родное.
А чужого не любить.
Помири меня на крови.
Не губи.

По зубам — так перемыслили.
А в глазах такая тля.
У судьбы на коромысле —
два казенных короля

От недолгого уюта
дверь открытой подержи
Не заманишь тертых юбок
на косые падежи.

А которые приходят
на короткие места —
только около и вроде,
как перила у моста.

Но очерченно-красивые
за каштановой канвой
нарасскажут мне про зимнее,
налинуют про покой.

Ватагою бессовестной
на бандочку игра.
От люблинской бессонницы —
по люблинским дворам.

Махнуть бы вострой саблею,
срубить под корешок
лозинку эту самую,
зеленый гребешок.

А ты ходи, выламывай,
как попик, козырек.
Со сплюнутой галантностью
чубатенький зверек.

Красней да не закусывай —
от девочки нельзя.
Подаренные бусики
насмешливо висят

Два бантика с заколками.
Протягивай — не дам.
Уходит Коля с кодлою
по люблинским дворам.

Как содрогание дремотного дурмана
рос чисто внутренний,
утробный чисто всхлип
спешите ваше милосердие излить —
я перестану жить,
я жить,
я перестану —
спешите милосердие излить
на каждого, кто этому подвержен.
И жрец найдется среди нежных двух
и жертва
найдется, дайте только сроком их сличить.

Пускай назавтра поменяются местами
при сочетании случайностей ином,
и, значит, жертве быть жрецом,
а жрец взойдет на страшный камень;
сменив заклание на собственный свой стон,
он воздаяние получит,
ведь быть жрецом такая участь,
что лучше к солнцу пасть лицом.

Но даже при последнем издыхании
глаза по-прежнему ползут на остриё
о, неужели это — все,
чем сможем причаститься тайне —

перестает он жить,
надрез,
перестает.

Стада, ведомые к источнику.
А за холмами — ширь.
Для сыра нож, а для воды кувшин.
Вот вотчина.

Смугла,
постаивала у колодца,
овец пасла.
Ложе постлав — спала.
От часа переходила к часу,
как злак.
Сок вязок.
Мякоть у плода
густа.
Как плод, себя копила,
как пойма — капли не отдать,
крупицы.
В спелость облекаясь,
во зрелость года и плода,
стояла статная, тугая,
словно нектаром налита.

Сведу ручьи
в проточный свод воды —
проточен ход
свободных вод
и тих
и чист,
и обоймут ее нагую,
нагую и готовую войти,
водою обоймут ее, обуют
нагую возле выема воды.

Волна обула ноги. Вот
вход в родниковую палату.
Во гладь воды нагая вмята,
въята во глубь и влагу вод.

Литая,
постаивала у воды.
И яро —
не стыд, а сыновья —
тяжелый
пастух вошел к ней.

Пади резучая трава.
Мы совы-головы схороним
во мху, а надо мхом застонет
сосны скрипучей булава.
Чтоб даже ветер-полуночник
смирял над иглами разлет,
когда, хранима гибкой мощью,
она себя красиво гнет.

Луч голосом перечил с гор нам:
до купола не доросли вы, —
и дол стопу лишил опоры,
а долю — дива.

Лишь радуга перед глазами,
как семицветная судьба,
легла опорными концами
в озер ночные погреба.

Сгинь, идол тутошнего срока…
Любуясь глиняным овалом,
китаец, с виду одинокий,
над чашей риса фехтовал.

Я зрячим стану. Скоро стану зрячим.
Я точной мерой почести воздам.
И тварный чин взойдет чертой царящей
и расщепит всеобщий тварный гам.

И мирный час, муравный и равнинный,
привольный час, вольготный и речной, —
строй величальный, перечень обильный
дарует мне, продлившись надо мной.

И чтоб краса наличная земная
соразмеримо вытянулась в рост,
на чистый курс ложится речь простая,
взяв птичий клин за бодрствующий пост.