Сюсаку Эндо - Посвисти для нас

Сестра Хирамэ никак не могла избавиться от чувства неудобства за свой наряд и за то, что ей приходится заниматься мелкой спекуляцией. Одзу вспомнил, как она выглядела в тот вечер, когда Хирамэ провожали в армию, как подливала гостям сакэ.

— Я слышал, что он умер на фронте, заболел… Что у него было? — спросил Одзу.

— Воспаление легких. Мы получили письмо от его сослуживца… По его словам, брат умер через два дня после того, как его положили в госпиталь.

— Значит… воспаление легких?

Одзу представил себе Хирамэ с его хилым сложением. Зеленых, неоперившихся первогодков, которых гоняют по холоду под открытым небом, в то время как «старики» греются в бараках у печек.

— В Корее зима, наверное, холодная.

Одзу непроизвольно вздохнул. Зимы в Дайрене стояли суровые, в Корее, видимо, тоже. Это была не просто низкая температура, холод причинял настоящую физическую боль.

— Он старался держаться изо всех сил.

У Одзу не находилось других слов утешения для сестры Хирамэ. По пути она прижимала уголок косынки ко рту, чтобы не разрыдаться.

Они пересекли выгоревший пустырь и направились к тускло освещенному бараку. Его соорудили на месте сгоревшего гаража, от которого остались одни стены, и покрыли оцинкованным железом.

— Мама! — позвала сестра Хирамэ, когда они подошли к бараку. — Мама!

В окно выглянула женщина. Одзу узнал в ней мать Хирамэ, только волосы у нее стали белыми как снег.

— Я вас помню, Одзу-сан! Ведь это вы, Одзу-сан? Лицо женщины скривилось, из глаз брызнули слезы.

Сестра Хирамэ провела Одзу внутрь.

— Мне очень стыдно. Здесь такая грязь…

Она быстро собрала чашки и палочки для еды с низкого столика, отодвинула стоящую рядом переносную печку. На кнопке, приколотой к дощатой стене, висела фотография Хирамэ в рамке.

— Если бы мой мальчик был жив… мы бы до такого не докатились… — ворчала устроившаяся рядом с Одзу женщина.

— Мама! Сколько раз я тебе говорила: какой смысл все это повторять? — повысила голос сестра Хирамэ. — Одзу-сан! Вот вещи, оставшиеся после брата.

Узел на фуросики из линялой клетчатой ткани был туго затянут. Сестра развязала его под тусклой лампочкой, и Одзу увидел костюм и галстук, в которых Хирамэ провожали в армию, и бумажник.

— Есть еще кое-что… Это привез его товарищ. Его репатриировали из Кореи. Они служили вместе.

Одзу непроизвольно протянул ладони к одежде, которую носил друг. Перед глазами встали станция Санномия и одетый в этот костюм Хирамэ, с гордым видом сходящий из вагона на платформу.

— Товарищ привез авторучку и записную книжку брата.

— Авторучку? Можно взглянуть?

— Конечно.

Сестра встала и взяла коробку с маленького столика, стоявшего в углу комнаты, и открыла ее.

— Вот.

Это была та самая авторучка. Ручка, которую он не забудет никогда, даже если бы захотел.

— Да-а, — едва слышно выговорил Одзу. — Хирамэ… много ей писал.

— Возьмите. — Сестра внимательно всматривалась в лицо Одзу, повернутое к ней в профиль. — У нас больше ничего нет, чтобы дать вам на память о нем… Пожалуйста, возьмите, Одзу-сан.

— Но как же…

— Ничего. Думаю, брат был бы рад узнать, что вы ей пользуетесь.

Одзу в знак благодарности поднес авторучку ко лбу и положил во внутренний карман.

— Большое спасибо.

— А может, и записную книжку заберете?

Одзу покачал головой. Он не мог принять эти вещи, еще хранившие запах Хирамэ. Слишком мало вещей от него осталось.

— Нет, в самом деле, — сказала сестра. — У нас эта книжка все время будет напоминать о нем. Тяжело нам будет.

В мерклом свете лампочки Одзу пролистал записную книжку.

Большая часть страниц была пустая. В адресном разделе Хирамэ записывал имена и адреса знакомых. И еще несколько страниц представляли собой подобие дневника.

На одной из страниц Одзу заметил что-то вроде карты.

На ней Хирамэ нарисовал Асиягаву. Одзу расшифровал коряво написанные иероглифы: «сосны», «мостик» и еще «дом Айко».

Одзу взял записную книжку.

Было уже совсем темно, когда Одзу покинул дом Хирамэ, унося с собой авторучку и записную книжку. Над выжженными развалинами гулял ветер. Подняв взгляд к небу, Одзу увидел ярко сверкающие зимние звезды. Невыразимое отчаяние сдавило грудь. Он не мог понять, откуда появилось это безысходное чувство.

«Почему такие хорошие парни, как Хирамэ, должны умирать?»

Одзу переполняло чувство гнева, не находившее выхода. Но не только это вызывало его гнев.