Джим Кокорис - Богатая жизнь

Человек посмотрел поверх папиного плеча куда-то, вероятно, на дверь.

— Вы в том самом месте.

— Нет, мы ищем «Стейтсмен».

— Это и есть «Стейтсмен», — уверил нас человек, беря несколько меню. — Тот самый ресторан, только название другое. Прошу вас.

Мы последовали за ним через битком набитый жаркий зал, лавируя между столов, кабинок и утомленных официантов с морщинистыми лицами.

— Тысяча девятьсот семьдесят третий год, — сказала тетя Бесс, когда мы наконец сели. — Что такого исторического было в том году?

— Уотергейт, — ответил человек. — У нас один раз обедал Никсон. — Он передал меню и отошел.

Когда подошел официант, чтобы принять заказ на напитки, к моему удивлению, папа стал изучать перечень вин и, к еще большему моему удивлению, заказал себе бокал вина.

— Можно и мне? — спросил дядя Фрэнк, когда официант вернулся с бутылкой. Папа осуждающе взглянул на него, и дядя Фрэнк медленно осел на своем стуле. — Ладно, принесите диетическую кока-колу, — в конце концов сказал он официанту. — Только самого лучшего урожая.

Зал ресторана был длинным, узким и напомнил мне о программе, которую я смотрел по образовательному каналу. Она была о нацистской подводной лодке времен Второй мировой войны. Наш столик был в самой ее середине, там, где перископы. На нем стояли две свечи, отбрасывавшие на белую скатерть мерцающие тени. Вокруг нас повсюду сидели старые, поблекшие супружеские пары и тихо ели под мягкую музыку и шепот официантов.

— Чем-то напоминает ту блинную, в нашем городке, — сказал дядя Фрэнк.

— А, блинную Уилла, — догадался папа, осматривая зал. Я увидел, как его глаза остановились на большой рыбе-меч, висевшей на стене в углу. — Мне кажется, у этого места больше индивидуальности.

— Будем надеяться, что ничего общего больше нет, — заметил дядя Фрэнк, подняв вверх, к тусклому свету, свою вилку и рассматривая ее. — В последнее время столбняк обходил меня стороной.

Все, кроме Томми, заказали фирменное блюдо — крабовые ноги. Когда их принесли — сложное переплетение каких-то оранжевых и белых отростков, — я был потрясен тем, сколько всего надо делать, чтобы правильно их есть.

— Для чего это? — спросил я, взяв нечто, похожее на клещи.

— Для того чтобы расколоть и раскрыть крабовые ноги, — ответил папа. Взяв свои клещи, он продемонстрировал, как следует ими пользоваться.

— Дай я попробую, — попросил Томми, выхватывая клещи из моей руки.

— Когда едят чизбургеры, ими не пользуются, — сказал Морис, мягко забирая их у него.

Весь обед тетя Бесс говорила о памятниках и статуях. В номере она прочитала путеводитель и горела желанием отправиться в путешествие по городу.

— Не понимаю, почему здесь нигде нет статуи Вашингтона. Только тот памятник, и все.

— Какая разница? — спросил дядя Фрэнк. Он мучился с особо стойкой крабовой ногой, которая в его руках вертелась и крутилась, как живая.

— Что общего между той острой штукой и Вашингтоном? В память Линкольна поставили очень красивую статую.

— Видишь ли, — сказал папа. Он промокнул губы салфеткой и потянулся за бокалом, дожевывая кусок крабовой ноги. В этом темном зале он, казалось, чувствовал себя вполне комфортно, лицо, обычно напряженно-нахмуренное, было непривычно расслабленным. — И Линкольн, и Вашингтон заслужили, чтобы им поставили памятники. По-моему, они — единственные два американца, которые действительно заслуживают, если хотите, обожествления, и даже при очень тщательном изучении не утрачивают своих выдающихся качеств. Даже наоборот, чем больше вы узнаете о них, тем больше понимаете, насколько это были замечательные люди. У других американцев, например, у Джефферсона или даже у Рузвельта, при ближайшем рассмотрении можно найти некоторые изъяны. А Линкольн и Вашингтон безупречны. На самом деле, им надо было поставить по дюжине памятников и статуй. — Сказав последнюю фразу, папа улыбнулся. Поняв, что он попытался пошутить, я тоже улыбнулся.

Он собирался еще что-то сказать, но в этот момент к нам подошла темнолицая немолодая женщина в коричневом форменном платье, туго обтягивавшем ее фигуру, и похлопала папу по плечу. Я уже видел эту женщину, она убирала с соседнего стола, когда нас сажали за этот, собирала на поднос грязные тарелки и вилки.

— Простите. Мне неудобно прерывать вас, но ведь вы тот человек, который выиграл в лотерею, так ведь? — спросила она. — Я узнала вас по фотографии в журнале.

Папа даже подпрыгнул на стуле.